Олег Овчинников: ИИ

– Держись подальше, – напомнил шеф.

– Что это, язык? – спросил я, отодвигаясь на безопасное расстояние.

– Нет, язык выше. Что-то вроде полых трубок, между ними – перемычки.

– Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы, – пробормотал я.

– Похоже.

– Но как они умещаются у нее внутри?

Трехпалыч пожал плечами.

– Пока непонятно. Пневматика какая-нибудь. Или гидравлика. Видишь, они и сейчас немного торчат.

– Точно! – Концы трубочек-рельсов выпирали изо рта, как не по размеру подобранная вставная челюсть. – Погодите-ка, а это…

– Только близко не наклоняйся, еще стрельнет! Глаза береги.

Но мне было уже не до рельсов-трубочек, выстреливающих изо рта, даже не до собственных глаз.

– Это ведь не надкрылки, да? – прошептал я. – Это… Там, по кругу, это же… волосы, да?

– Да, да.

– Но ведь… Откуда это? – повторил я. – Хотя бы с какой планеты?

– С нашей планеты, с нашей, расслабься. Отловлено в Битцевском парке.

– Оно летает?

– Пока нет. Видишь же, крылышки еще маленькие.

– А чем питается?

– Насколько мы успели заметить, ничем.

– Но как же…

– Сам в недоумении, – отрезал шеф.

Я открыл рот, готовый задать еще десяток дурацких вопросов и получить десяток соответствующих ответов.

И – промолчал.

– Ну что, никаких проблесков?

Я замешкался в поисках остроумного ответа и, ничего не надумав, вздохнул. Ни-ка-ких. Со дня нашего знакомства с бабочкой-стрекозой тянулась вторая неделя, а мне так и не удалось ни идентифицировать загадочное существо, ни понять, с чем его едят… или хотя бы чем питается оно само. Может, моими эмоциями? В таком случае не удивительно, что наша подопечная день ото дня выглядит все жизнерадостнее и ухоженнее, ведь я, должно быть, закормил ее унынием, переходящим в отчаяние, и осознанием собственной никчемности.

– Напомни потом, чтобы вычеркнул тебя из премиальных списков. Иждивенец. Ладно, включай камеру. – Шеф провел клешней по голове, приглаживая волосы, и заглянул в объектив: – Эксперимент номер… Какой там?

– Сорок седьмой.

– Эксперимент номер сорок семь. Изменение объема. Давай стеклянный шар.

– Прозрачный?

– Да. И подставку на минус четыре.

– Маловата, – проворчал я.

– Нормально. Ты же видишь, она в силу входит.

«Я вам не проблесковый маячок. Вот как надо было ответить!» – запоздало сообразил я. К сожалению, развитая интуиция имеет мало общего со скоростью реагирования. Впрочем, где она – развитая? На кого меня старого кинула? Шевельнулась напоследок – в тот раз, когда я впервые догадался засунуть в бочонок красный кубик, чтобы час спустя вытащить назад бледно-розовый – и на этом, кажется, исдохла.

Я поместил в центр стола подставку – стеклянный диск на трех изогнутых ножках, посередине – круглое отверстие. Сверху положил шарик. Он погрузился в отверстие на треть.

– Давай, давай, давай…

Михал Палыч похлопал по дну бочонка, и существо, которое я всю последнюю неделю называл про себя не иначе как Мучительница, предстало перед нами. Сверкнуло глазищами на шефа, на меня, затем уставилось на стеклянный шар. Я начал отсчет: и раз, и два, и три… А когда уже на «четы…» мелькнула желтая молния, закончил: – «…ре. Хорошо хоть ждать не пришлось».

Рукой в защитной перчатке я снял шар с подставки и зажал между лапками штангенциркуля. Покачал головой.

– Вообще не в ту сторону. Плюс полтора.

Шеф посмотрел с тоскою.

– А предсказать не мог?

– Нет. – Я скрипнул зубами. – Хотите я вам землетрясение в Токио предскажу?

Михал Палыч немного оживился.

– А оно будет?

Я мысленно досчитал до десяти.

– Когда-нибудь. Не сегодня.

В том-то и беда. Я совершенно не мог сказать, какой фокус выкинет Мучительница через секунду. Она была закрыта от меня, и я даже не понимал чем. Серость какая-то, бесформенная серость. Без единого проблеска.

Следующая фраза Трехпалыча и то лучше поддавалась прогнозированию. Хотя я никогда раньше не видел, чтобы он с кем-нибудь сюсюкал. Со мной так точно.

– Ничего-ничего. Сейчас наша красавица постарается… Сильно-сильно постарается, правда, голубушка? А ты чего встал? Клади шар.

Я положил шар на подставку. Теперь он на три четверти торчал из отверстия. Но это продолжалось недолго.

Под мое заунывное «и тридцать девять» желтая молния накрыла цель, и шарик с дробным стуком ударился о столешницу.

Михал Палыч подпрыгнул на месте от восторга.

– Пять миллиметров! – ликовал он. – А то и шесть! Я же говорил, она входит в силу! Ух ты, моя красавица!