Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй

– В конце концов, люди помирают и без сигарет, – напомнила мне Смерть. Она порылась в своем саване, достала пачку, сунула сигарету в рот очень ловким, говорящим о большой практике, движением. Потом протянула пачку мне: – Закуришь?

– Я думал, у тебя нечего курить.

– А я уважаю чужие. Валяй закуривай. Тебе теперь это не повредит.

Я взял сигарету и порылся в карманах. Да, зажигалка у меня оказалась. Забавно, что «Бик» может пережить даже смерть. Я зажег наши сигареты, и мы принялись спокойно дымить. Смерть села на банку напротив меня, держа сигарету в костлявых пальцах. Я пускал кольца и смотрел на воду. Наступила минута созерцания. В свое время я думал о множестве предметов, но, если б то-гда мне сказали, что я буду сидеть в маленькой лодчонке наедине со Смертью, я б сказал, что вы спятили. Курить после смерти было приятно, так как знаешь, что сигарета дает только удовольствие, и больше ни шиша. Сигареты после смерти стоят нам куда меньше, чем те, что мы курим, пока живы.

– Ну и как тебе нравится быть Смертью? – спросил я. На самом деле мне это было до лампочки, но ведь надо же о чем-то говорить.

– Работа как работа, – ответила она.

– Должно быть, встречаешься с интересными людьми? – сказал я.

– Понятное дело. Все идут этим путем. Но попадают они не обязательно ко мне. Я же тут не единственная Смерть. Аллегория – это одно, но нам приходится быть практичными. Нас – смертей – много, и мы принимаем разные формы.

– Слушай, – сказал я. – Мне кажется, из нашего разговора можно сделать вывод, что после смерти тоже существует жизнь, а?

– Можешь предполагать что угодно, – ответила Смерть. – Но предположения не обязаны сбываться.

– А что будет на острове?

– Скоро сам узнаешь.

Такой ответ мне не слишком понравился. До сих пор тревога была делом реальным, все остальное казалось пустяком.

– А что ты делала до того, как стала Смертью? – спросил я.

– Была стихийным духом, – ответила она. – Участвовала в одной из аллегорических сцен с нимфами, херувимами и бородачами. Какое-то время работа казалась мне довольно приятной. Но затем нам велели ставить сцены из жизни в аду. А это куда хуже.

– У тебя дружок когда-нибудь был?

– Сон – жених Смерти.

– А кем ты хочешь стать, когда подрастешь?

– В этой Вселенной много дел, – буркнула она. – Ты и представить себе не можешь сколько. Кое-какие из них я бы хотела попробовать.

Лодка меж тем скользила сама по себе к маленькой пристани островка. В туманной дали я видел какие-то огромные фигуры с очень завлекательными лицами. Я знал, что они что-то такое символизируют, но, к сожалению, надписей на них не было, так что не могу вам сказать, что они означали. Теперь я чувствовал себя свободней. У аллегорических сцен есть такое свойство: что бы вы ни делали, дела идут своим ходом.

Пока мы разговаривали, я увидел, что на пристани стоят еще какие-то фигуры и машут нам руками.

– Кто они такие? – спросил я.

– Твои друзья, должно быть, – ответила Смерть.

Я никак не мог представить кого-то, кого бы знал достаточно хорошо в аду, чтоб он заявился сюда, дабы приветствовать меня в день прибытия. Но когда мы вошли в док, я стал узнавать отдельные лица. Д'Артаньян, Улисс и большой жирный парень с бородкой, который, если я не ошибаюсь, был Бальзаком. Я очень надеялся, что это не так.

Дело в том, что я так и не удосужился прочесть хотя бы одно слово из написанного им, хотя давным-давно собирался это сделать. Какой стыд – встретиться с ним после смерти и не иметь возможности хоть что-то сказать насчет «Человеческой комедии»!

– Дорогой друг! – возопил Бальзак. – Какое счастье видеть вас здесь! Нет, нет, не беспокойтесь, вы меня прежде никогда не встречали! Но мне выпала великая честь быть избранным в комитет по организации вашей встречи. Для меня это великолепная платформа, с которой я продолжу мои исследования в области поведения человека.

– Но с какой целью? – спросил я. – И где вы приобрели столь блистательное знание английского языка?

– Английский – универсальный язык смерти, – ответил Бальзак. – А поскольку сейчас это моя страна, то, думаю, вполне справедливо было наделить меня и знанием этого языка. Я и пишу на нем. Ибо, конечно же, я продолжаю писать.

– И публиковаться?

– А как же! Вы удивитесь, когда увидите длинный список наших публикаций в аду! Мы издаем гораздо больше книг, чем живущие, что вполне понятно, ибо нас куда больше, чем их, и наше положение гораздо стабильнее. Вы, конечно, знаете, что мертвые остаются мертвыми весьма и весьма долгое время. У этого обстоятельства есть и свои отрицательные стороны, но зато оно поддерживает стабильность. Однако скажите мне, а вы действительно померли?