Александр Тюрин - В кругу друзей, или Повесть о тихом ужасе

Летягин понял, что должен выполнить приказ. Он шел к этому всю жизнь, не стал до конца ни человеком, ни вампиром. А теперь весь запас сбереженных сил должен вложить в удар.

И он атаковал Сергея Эдуардовича. Червь мгновенно скатался в клубок, потом растекся и стал похожим на тарелку, или диск. Из нее протянулись длинные полужесткие конечности, в основании каждой замерцал фасеточный глаз, а снизу возник клюв-хобот, обрамленный челюстями. Шесть универсальных конечностей, тупой конический угол обзора, эффективное внешнее пищеварение.

— Если не за это давать Нобелевку, тогда за что же? — приветствовал свою творческую удачу Учитель Вампиров.

Гигантский паук танцевал над Летягиным, орошая его потоками разъедающей шкуру жидкости из клюва и собираясь в удобный момент пригвоздить к поверхности воронки. «Не бойся, ты уже выше его, — тихий голос внятно шепнул Летягину. — Он чересчур упростился, на этом и поймаем специалиста. Не думай, как напасть. Считай, что он просто танцует. И сам подтанцовывай. Он должен ошибиться».

Летягину стало легче. Пускай будет танец, даже совместный. И едва Летягин успокоился, то почувствовал волны, исходящие от «партнера по танцам». Словно бы гудение с выделяющимися на этом фоне вибрациями потоньше — от нервных узлов. Словно нити протянулись от Летягина к клюву, челюстям, конечностям врага и включили в его движение, хоть и сложное, но все-таки механическое. Паук поспешил нанести удар, однако на мгновение потерял балансировку. Летягин мигом скрутил хвостом пару его ног и рванул так, что тот повалился набок. Когда паук снова встал, то Летягин уже сидел сверху, на его дисковидном корпусе. Увиливая от длинного изгибающегося клюва, едва удерживаясь на скачущей твари, он принялся откусывать ее конечности. Сергей Эдуардович вдруг осел, и, едва Летягин успел соскочить с него, закувыркался вниз. Он уменьшился до размеров обычного паучка и, наконец, исчез в бездне…

— Эй, шалун. Не брызгайся. Брассом, брассом, а теперь давай лапу.

Летягин, еще полуслепой, обернулся на свет и голос. Его поймали за запястья и потянули — колени почувствовали камень.

Пелена спала. Рядом стена его дома. За локоть держит худенький старичок — из тех, что от десяти до восьмидесяти не меняют телосложения и выражения лица. А улица бурлит потоками жидкости неясного цвета.

— Что это? — хрипло произнес Летягин, чувствуя неприятную жидкость в носоглотке.

— То самое. Что и следовало ожидать. Прорвало канализацию плюс водопровод. Малая Албанская затоплена.

— А Греческая?

— Не беспокойся. Греческая тоже. И даже Румынская. Помнишь, целое лето трубы меняли и ходили все до параши в соседний микрорайон. А не успели поменять, как во время вечернего пика рвануло так, что троллейбус утоп.

— С людьми?!

— Без. Мимо проезжала амфибия морской пехоты. Вояки граждан вытащили.

— А я как же? — Летягин пристально оглядел себя: в лохмотьях, грязный, злой, но кожа не зеленая, не в рептильных чешуйках, и со ртом как будто в порядке.

Мировая катастрофа обернулась оказией в канализации. Значит, воронка, действительно, не путь к новому мировому порядку, а лишь маленький изъян. Может, теперь и вампиры исчезнут. Или хотя бы станет им потяжелее.

— Потяжелее, пожалуй, станет. А самое главное, советую запомнить: мы все-таки никогда не бываем полностью одиноки, — и старичок зашагал по новоявленной реке, этакий аист на лягушачьей охоте.

— Эй, погоди, дед, — спохватился Летягин. — Уж больно много ты знаешь.

Но старичок, увы, уже скрылся в туман.

Летягин отправился вверх по «реке» к родному подъезду. А по дороге спас тонущую старушку.

Возле подъезда лежал, положив голову на широкие лапы, дворовый пес, который приоткрыл на секунду один глаз с безнадежно грустным взглядом. На четвертом этаже мадам Азраилова, выкатившись из-за двери, дыхнула на Летягина горячим наевшимся до отвала телом. Георгий инстинктивно принял позу футболиста, защищающего ворота от штрафного удара. Но, чего-то смутившись, Азраилова быстро вкатилась обратно.

Летягин зашел в родное жилище с мыслью о лейтенанте, с заботой о потолке. Но никто не сложил его вдвое с криком «Попался, который кусался», а потолок почему-то вызывал теперь симпатию. Он не стал анализировать, почему, вместо этого окатил себя из ведра чистой студеной водой, которую всегда предусмотрительно держал в ванной. А когда обтерся полотенцем, то нашел свой облик впервые за много лет посвежевшим и соответствующим возрасту. Надел невесть откуда взявшуюся пижаму и пошел любоваться интерьером. И вроде причин для оптимизма нет, но слышится в душе бодрое гавканье: справимся, где наша не пропадала, будь спок…