Генрих Эрлих - Загадка Николы Тесла

— Но я же старый! Я ощущаю себя еще более старым и немощным, чем тогда.

— По возрасту и ощущения. Тебе, позволю себе напомнить…

— Помню!

— Я ведь, друг любезный, тоже не молод, провалы в памяти стали случаться, вот тоже, как и ты обиделся в свое время на род человеческий, неблагодарный такой род оказался, а на что обиделся — не помню… Такая вот незадача!

— Ты меня обманул!

— Опять двадцать пять!

— Ты обещал мне молодость.

— Нет, не обещал. Активное долголетие, как сейчас говорят люди, обещал. Вот и работай. Я же работаю, не жалуюсь.

— Я… обойду тебя! — крикнул первый собеседник.

— Ты хотел сказать — обману. Видишь, обмануть ты меня не можешь. А обойти можешь. Ты изобретательный. Даже интересно, что ты придумаешь.

— Что я могу придумать?.. — Выплеснув себя в крике, первый собеседник вновь заговорил тихо:

— Мой дар — твой дар. Я был простым ретранслятором твоих идей, я просто воплощал в металле то, что ты показывал мне в видениях. Творец — ты, я — марионетка. Сверхчувствительная марионетка, резонирующая с твоим сознанием.

— Смирение — это хорошо. Смирение я люблю. В обычных человеках. Но ты не обычный, нет. Дар я тебе дал, это так. Я многих одариваю, да немногие умеют этим даром пользоваться. Растрачивают его попусту, на пустяки, на удовольствия, на потребу себе. Ты не таков. Ты честно выполнил договор. Я просто изумлялся, наблюдая за тобой, а я много чего видел в своей жизни, в сущности, я все видел. Но таких, как ты — не видал. Сколько идей! А как ты избегал соблазнов! Их не я тебе подкидывал, кто — ты, полагаю, догадываешься. Но и не я помогал тебе их избежать, это был твой свободный выбор. Деньги, женщины, власть — это ты все отмёл. Тут ты не уникален, были и другие, немногие, но были. А вот соблазн стать благодетелем человечества, ох, непреодолим. Сколько людей, твоих лучших друзей, говорило: не разбрасывайся, сосредоточься на немногом, самом нужном, воплоти в жизнь хотя бы одну из своих великих идей, и благодарное человечество воздвигнет тебе памятники при жизни. Сколькие и сколько раз говорили, а уж как часто нашептывали. Стоило тебе внять этому, и ты погряз бы в суете. Суете усовершенствований, доработок, строительстве, продаж, конкуренции, прибыли, интриг, Нобелевских премий, благодарственных речей и торжественных банкетов. Ты щедро предоставил это другим, у которых был на это свой дар, у многих, не скрою, от меня. К сожалению, не у всех. От меня. Да-а… Ты остался верен идее, идеям. И идеи эти — твои и только твои. Что ты там сказал? Ретранслятор, резонирующая. Да я слов таких не знаю. Я все больше по планетам, по зверюшкам, по судьбе. Я не создавал мир, в котором есть переменный трехфазный ток. Это придумали вы, люди, это придумал ты! Ты еще много чего придумаешь. Не сомневаюсь. Удачи тебе.

Раздался звук, похожий на звон лопнувшей струны. Сквозь него до Сарова донесся тихий шепот: «А подслушивать, молодой человек, нехорошо», — и воцарилась космическая тишина, даже собака умолкла.

Саров глубоко вздохнул, толкнул дверь, вошел в сторожку, осторожно заглянул в единственную комнату. Яркий неземной свет резанул по глазам, воздух при вдохе вдруг ожег легкие, ноздри сморщились от мерзкого, как из преисподней, запаха. Да нет, свет как свет, обычный, решил Саров мгновением позже, это после наружной темноты показалось. То же и с запахом, изоляция подгорела, всех дел-то. Хотя нет, есть еще что-то. Саров втянул носом воздух. Ну конечно же, озон.

Он обвел взглядом комнату. Все на месте: большая катушка, источающая тот самый мерзкий запах, но на вид целая; провод антенны, убегающий в потолок; временной декодер на монтажном столе — ненужная, судя по всему, игрушка. Вот разве что у большого постера на стене отклеился и завернулся нижний угол, как будто обнаженная красотка застеснялась и прикрыла ноги. Кресло у письменного стола так и стоит вполоборота, как он оставил его, выбегая. Черный свитер на подлокотнике. Саров поднял руку, почесал грудь. Да нет, свитер вот он, на нем. Ничего на кресле не было, когда он вскакивая.

Саров сделал два шага вперед и остановился, сделав следующее открытие. На подлокотнике кресла лежала рука, облаченная в черный, чуть ворсистый рукав. Открыта была только большая кисть с невероятно длинными тонкими пальцами. Кисть казалась бестелесной, сквозь нее, как через лупу, виднелись мельчайшие пятнышки на обивке.

— И долго вы там будете топтаться?

Саров подпрыгнул от неожиданности, отпрянул назад, но потом решительно скакнул вперед и резко развернул кресло.