Иэн Бэнкс: Инверсии

Мы были у перехода к нижним уровням дворца. Коридор позади нас был связан с почти неиспользуемым проходом за кухнями западного крыла и винными погребами. Через узкий круговой колодец впереди по коридору пробивался сумеречный, сероватый свет, в котором можно было разглядеть нас и металлические двери; чуть дальше тускло горели две свечи.

— Хорошо, — сказала доктор. Она чуть подалась вперед и стала демонстративно разглядывать повязку и руки Юнура. — Только эту повязку я не надену, а ту, что надену, завязывать буду сама. — Она повернулась ко мне и вытащила чистый платок из кармана своего плаща. — Вот.

— Но… — начал было Юнур, однако в этот момент где-то за обшарпанными коричневыми дверями раздался звон, и помощник допрашивателя вздрогнул. Он отвернулся, сыпля проклятиями и засовывая повязку себе в карман.

Я повязал надушенный платок на глаза доктору, а Юнур тем временем отпер дверь. В одной руке я нес саквояж доктора, а другой — придерживал ее саму, ведя в коридор за дверями и по уходящим вниз бесконечной спиралью ступеням и через другие двери и проходы в потайную камеру, где ждал господин Нолиети. На полпути где-то впереди снова раздался звон, и я почувствовал, как доктор вздрогнула, а ее ладонь стала влажной. Должен признаться, что и мои нервы были натянуты.

Мы вошли в потайную камеру через низкую дверь, наклоняясь, чтобы не удариться о притолоку (я положил руку на голову доктора, чтобы она пригнулась; волосы на ощупь были шелковистыми и гладкими). Здесь пахло чем-то едким, мерзким и сверх того — горелой плотью. Я словно утратил контроль над своим дыханием — запахи проникали в ноздри, а оттуда — в легкие.

Высокое просторное помещение освещалось пестрой коллекцией древних масляных ламп, которые отбрасывали нездоровый сине-зеленый свет на множество разных бочек, бадей, столов и всевозможных инструментов и емкостей (некоторые имели форму человеческого тела), разглядывать внимательно которые я совсем не желал, хотя мои широко открытые глаза тянулись к ним, как цветы тянутся к солнцам. Высокая жаровня под висячим цилиндрическим дымоходом давала дополнительное освещение. Жаровня стояла рядом со стулом из металлических обручей, которые полностью обхватывали обнаженное тело бледного и худого человека — судя по всему, находившегося в бессознательном состоянии. Стул, подвижно закрепленный на внешней раме, был перевернут таким образом, что казалось, будто человек остановился, выполняя кувырок вперед, — замер в воздухе, опершись на колени, спиной параллельно решетке светового колодца над ним.

Главный палач Нолиети стоял между этим аппаратом и широким верстаком с металлическими мисками, кувшинами и бутылями, а также набором инструментов, которые могли бы принадлежать каменщику, плотнику, мяснику или хирургу. Нолиети качал широкой седой головой, испещренной шрамами. Он стоял, уперев в бока грубые жилистые руки и устремив гневный взгляд на скрюченное тело. Под металлической клеткой, в которую был заключен несчастный, располагался широкий квадратный лоток из камня со сливным отверстием в одном углу. Он был усеян темными каплями, похожими на капли крови. Удлиненные шпеньки, белеющие в сумраке, вероятно, были зубами жертвы. Услышав шаги, Нолиети повернулся.

— Сколько можно ждать! — Он сплюнул и задержал свой взгляд сначала на мне, потом на докторе, потом на Юнуре (я обратил внимание, что, когда доктор засунула в карман свой платок, Юнур принялся демонстративно складывать черную повязку, которую пытался ей всучить).

— Это я виновата, — обычным тоном сказала доктор, обходя Нолиети.

Она поклонилась ему в спину, скорчила гримасу, наморщила нос, потом подошла сбоку к механизму, положила одну руку на металлические обручи и принялась поворачивать жалобно скрипящий стул, пока человек на нем не принял более привычной сидячей позы. Вид у него был ужасный — лицо серое, кожа местами обожжена, рот и челюсти ввалились внутрь, под каждым ухом — засохшие струйки крови. Доктор просунула руки между обручей и попыталась приподнять одно веко. Человек заскулил страшным низким голосом. Потом раздался свистящий надрывный звук, и человек произвел жалобный стон, похожий на далекий крик, после чего стал издавать неровные ритмические хлюпающие звуки — судя по всему, с шумом задышал. Доктор наклонилась, чтобы заглянуть ему в лицо, и я услышал, как она тихонько охнула.

Нолиети фыркнул.

— Не это ищешь? — спросил он доктора, помахав у нее перед лицом небольшим сосудом.