Гордон Диксон - Путь Пилигрима

Поскольку люди в пользовании Лит Ахна были отобранными животными хорошего качества, то им разрешалось общаться и даже спариваться и по желанию иметь потомство. Но только Внутренняя охрана приветствовала идею сделаться родителями в этих условиях. Ни один из переводчиков не имел желания увековечивать свой род в качестве рабов пришельцев. Но все же сильное физическое и эмоциональное влечение притягивало людей друг к другу.

Сильви Онджин и Шейн были как раз такой парой. Они не испытывали друг к другу настоящей страсти или любви в обычном смысле слова. Они лишь считали друг друга более совместимыми по сравнению с другими представителями противоположного пола из Дома Оружия. В том мире, который существовал до прихода алаагов, думал теперь Шейн, доведись им встретиться, они бы расстались почти сразу без большого желания увидеться вновь. Но в таком месте, как нынешнее, они инстинктивно льнули друг к другу.

Однако мысль о присутствии Сильви сейчас, когда в голове все бурлило и эмоции захлестывали, была выше его сил. В лучшем случае все это напоминало спектакль, в котором они вместе участвовали, некое притворство, приподнимавшее для обоих серое, хрупкое и неустойчивое существование над миром чужаков, бестрепетной рукой направлявших ход их жизней и каждодневные деяния. Притом теперь, после встречи Шейна с другой молодой женщиной по имени Мария, что-то в Сильви почти отталкивало его - так прирученное животное проигрывает в сравнении с диким, но свободным.

Узкое лицо Сильви доверительно улыбнулось ему в ответ. Ее улыбка была лучшей ее чертой, а в доалаагские времена она могла бы подчеркнуть другие свои сильные стороны косметикой и сделаться привлекательной, если не соблазнительной. Однако пришельцы отождествляли губную помаду и другие косметические средства с неопрятностью, которую они непреклонно искореняли во всех подвластных им мирах. Для любого алаага женщина с косметикой была женщиной с запачканным лицом. Обычные люди в частной жизни могли дать себе волю в подобных вещах, но не те служащие, которых алааги видели ежедневно.

Итак, не тронутое косметикой лицо Сильви выглядело совершенно бледным в обрамлении коротко подстриженных темных волос. Это было лицо с мелкими чертами. Росту в ней было метр пятьдесят четыре сантиметра (чуть больше пяти футов, автоматически прикинул Шейн в уме), узкая кость, даже для такого роста. Фигура ее не была ничем примечательна, но совсем недурна для женщины двадцати с небольшим лет. Как и Шейн, она заканчивала университет, когда на Землю высадились алааги.

Она сидела со скрещенными ногами, и юбка черного выходного платья из тафты слегка задралась, обнажив колени. На коленях у нее лежал тяжелый на вид цилиндрический предмет длиной около десяти дюймов, завернутый в белую канцелярскую бумагу и обвязанный вокруг горлышка узкой полоской той же бумаги, которая была выкрашена в красный цвет, вероятно, каким-то домашним средством, ибо вещь вроде красной ленты не была тем предметом, который алааги разрешили бы к производству.

– Счастливого возвращения! - Она протянула ему сверток.

Он автоматически сделал шаг вперед и взял сверток, заставляя себя улыбнуться в ответ. Через бумагу он чувствовал, что это полная бутылка чего-то. Он почти не пил, как она знала,- слишком велика была опасность совершения ошибки на глазах хозяев в случае неожиданного вызова на работу,- но это был едва не единственный подарок, который можно вручать друг другу. Он взял его, понимая всю очевидную фальшь своей улыбки. Между ними по-прежнему стоял образ Марии, но потом вдруг он пропал, и Шейн увидел Сильви, как будто неожиданно смывшую с себя все наносное, представшую перед ним в обнаженности всех своих надежд, а также страхов, которые она стремилась победить.

Сердце в нем забилось сильнее. Ощущение было физическим, сродни осязаемому движению в груди. Впервые он ясно увидел ее и понял, что никогда не предаст ее, не откажется помочь в этот или другой схожий момент. Несмотря на то что между ними не было и тени настоящей любви, он чувствовал, что его улыбка при взгляде на нее становится более искренней и нежной; и ощущал - не истинную любовь, которой жаждала она, и даже не притворство, с которым примирилась бы, а привязанность одного человека к другому в этом чуждом месте.

Не понимая причин, но инстинктивно принимая нахлынувшие на него эмоции, она резко поднялась и бросилась в его объятия; на него сильной волной нахлынула нежность, ни разу не испытанная за долгие месяцы в Доме Оружия и заставившая его крепко прижать ее к себе.