Мария Галина - Берег ночью

И я стал собирать сумку.

На меня никто не обращал внимания — всех занимали события последних дней; община бурлила — на моей памяти никогда еще к ней не примыкало такое количество новых жителей, никогда еще не происходило драматичных событий такого размаха; Многие, в особенности молодежь, говорили, что хорошо бы спуститься вниз, поглядеть на новоприбывших, тогда как старухи резонно полагали, что пришельцы никуда не денутся, а тут и без них дел хватает. Словом, я надеялся, что мне удастся ускользнуть незамеченным, да и потом меня никто не хватится — решат, что я спустился вниз, к отцу Лазарю, вот и все.

Но мне, разумеется не повезло, потому что я напоролся на Матвея. Он обладал поразительной способностью замечать то, что его не касалось.

— Куда это ты собрался? — подозрительно спросил он.

Сначала я хотел сказать, что вниз, но потом передумал. Сказал, что иду к остальным мальчишкам на верхние пастбища — ребятня всегда крутилась вместе с пастухами, а предгорья считались безопасными.

— Они будут просто в восторге, — язвительно сказал он.

Он — то отлично помнил, что у меня со сверстниками не ладилось.

Я пожал плечами.

Он задумчиво смотрел на меня.

— Что ж, может, это и к лучшему, — сказал он, наконец, — По крайней мере, ты не будешь надоедать святому отцу; Он и так тобой недоволен.

Я растерялся.

— Что я такого сделал?

— Вопрос не в том, что ты сделал, — сухо ответил Матвей, — а что ты можешь сделать. Или в том, чего ты не сделал. Постарайся не раздражать его по крайней мере.

Я молча кивнул и, чтобы его успокоить, решительно направился в сторону верхних пастбищ — на самом деле мне было все равно, откуда начинать поиски.

Почему — то мне казалось, что если она и впрямь слоняется где — то поблизости, я обязательно ее встречу.

Я уже отошел на порядочное расстояние, когда он окликнул меня.

— Люк!

Я обернулся.

— Осторожней.

Я еще никогда не оставался один — даже в горах, где пастухи всегда старались дежурить парами, и мне было страшно. Когда начало темнеть, я очертил вокруг себя магический круг, чтобы никакая нечисть не могла до меня дотронуться, но в глубине души понимал, что это бесполезная мере предосторожности — ведь если бы такие штуки наверняка помогали, то с чего бы всем бояться? Тем не менее, я устроился внутри этого круга и разжег костер — поначалу сидеть у огня было уютно — он освещал все вокруг на несколько шагов, высвечивал ближайшую гряду камней, заставляя их покрываться то синюшной бледностью, то румянцем, а треск горящих веток помогал не прислушиваться к разным ночным звукам. Но потом, мне начало казаться, что тьма, отступившая за пределы светового круга, на самом деле уплотняется, окружая меня сплошной стеной, которая казалась совсем уж непроглядной по сравнению с розовыми отблесками костра. Она корчила мне рожи и, в тот же миг, злорадно хихикала у меня за спиной. Это было так страшно, что, если бы костер не прогорел, я бы, наверное, сам его погасил.

Только когда последние угли рассыпались грудой мерцающих огоньков, я понял, что зловещая тьма существовала большей частью в моем воображении — вокруг было не так уж темно. В начале лета ночи короткие, и светлые сами по себе, но тут, наверху, где деревья не заслоняли небо, а воздух был свободен от мутных морских испарений, я увидел, что от горизонта до горизонта протянулась огненная полоса — широкий звездный мост, такой яркий, что силуэты одиноких деревьев на склоне холма чернели, точно нарисованные углем. Звезды мерцали и переливались, собираясь в шары, в вихри, в сложные фигуры, слабое зарево на краю неба то вспыхивало, то гасло, и зрелище это так заворожило меня, что я поднялся и осторожно начал пробираться на самую верхушку холма. Оказавшись наверху, я обернулся и у меня перехватило дыхание — словно я стоял в полумраке молельного дома с его цветными окнами и мягким мерцанием светильников — море на юге лежало черное, черней, чем небо, но там, где днем я бы увидел темный лесной массив, протянувшийся сколько хватит глаз, сияла россыпь огней, точно кто — то кинул с высоты на деревья светляков — пригоршню за пригоршней. Только ни один светляк не мог бы сиять так ярко. Огни эти точно дышали — мерно, в каком — то своем ритме, то меркли, то разгорались ярче, казалось, что по верхушкам деревьев, по кронам пробегают волны света.

«Огни наших поселений простирались от горизонта до горизонта… я вижу их в своих снах — они сияют, точно небо, полное созвездий…» — вспомнил я. Зрелище было таким поразительным, что я почувствовал себя причастным к нему, словно я был странным образом соразмерен этим горам, и темному морю, поглощавшему звездный свет, и этим огням — я был не больше и не меньше чем они — часть этого мира, равный собеседник и наблюдатель.