Дмитрий Самохин - И однажды они исчезнут

Калядов выглянул в окно и обомлел. Он мог поклясться, что еще пять минут назад дом напротив состоял из шести этажей, но теперь их было всего пять. Калядин зажмурился, помотал головой, пытаясь избавиться от навязчивых галлюцинаций, и вновь взглянул. Точно пять. Но ведь шесть было. Еще несколько минут назад. Он как раз оторвался от статьи, которую готовил для журнала «Невский подиум», и собрался заварить себе кофе. За сегодняшний день эта кружка должна была стать шестой. Когда Калядов работал, он всегда пил кофе литрами, словно воду, а за сегодняшний день ему предстояло разобраться со всеми накопившимися долгами. После трехчасового забега и четырех написанных статей, кофе на рабочем столе закончилось, и пришлось прерываться. По пути на кухню, Калядов выглянул в окно. Так походя, как бы, между прочим. Отметил, что июльское солнце сегодня особенно в ударе, и лучше на улице не показываться. Калядов не любил лето, и в частности солнце. Летом он вечно потел, мучался от жажды и страдал бессонницей. При чем последнее явление явно носило сезонный характер. Заварив кофе и вернувшись за рабочий стол, Калядов непроизвольно выглянул в окно и обомлел. Что-то в привычном, набившем оскомину заоконном пейзаже изменилось, на за долгие годы проживания в этой квартире Калядин настолько привык к виду из окна, что не сразу определил, в чем соль. Когда же разглядел, пришел в изумление.

ЗДАНИЕ НАПРОТИВ УКОРОТИЛОСЬ НА ОДИН ЭТАЖ!!!

«Что за чертовщина творится?» – подумал Калядин, распахивая окно.

Его дом, как и дом напротив всегда стояли вровень. Шестиэтажки. Типовые. Сталинские. Теперь же против его окон виднелась …

… а что же там виднелось то? Даже не крыша, а бетонные плиты, словно дом забыли достроить, или кто-то срезал верхний этаж, как кусок масла.

Но ведь этого не может быть, просто потому что быть не может. Бред какой-то, дьявольщина и происки врагов. ЭТИХ!!! Которые полгода назад пытались расселить их дом и снести его, а на месте выстроить гостиничный комплекс, или что там у них значилось в проекте. Жильцы дома тогда собирали подписи и коллективно подавали в суд. Суд до вынесения решения по исковому заявлению жильцов дома № 18 по Трубному переулку приостановил утвержденный городской администрацией план реконструкции района. Теперь ВСЕ жили как на иголках, ожидая, что произойдет в скором будущем. Как говорится, либо пан – в своей квартире и в спокойствии; либо пропал – куда еще государство перевезет расселенных, в какие-нибудь трущобы за черту города, или в аварийный разваливающийся на глазах дом из числа свежеиспеченных.

Все возникшие варианты Калядин отмел как бредовые. Если и было происходящему объяснение, то более рациональное. Может, конечно, жители соседнего дома согласились на переезд и верхний этаж уже спокойно распаковывает чемоданы на новом месте, но кто же дом поэтажно сносит? Это что новая технология?

Калядин выглянул из окна и окинул внимательным взглядом подозрительный дом. Ничего особенного. Дом как дом. Обычный такой. Стандартный. Ничем не примечательный. Но исчезающий!!!

Он взглянул вниз. Июльская улица, распаренный асфальт, веселые прохожие, художник на углу с мольбертом, дамочки с колясками, поток машин на проезжей части, спящие днем вывески магазином и кафе – все как обычно. Ничего такого из ряда вон выходящего.

Калядин решил не забивать себе голову разной чушью. Хватит с него и бредовых статей, что ему предстояло написать за остаток дня и вечер, не хватало еще вообразить из себя охотника за привидениями и броситься на поиски причин исчезновения целого этажа в соседнем здании. Но когда за окном творится такое вопиющее безобразие, о работе думается меньше всего.

Калядин развернул прикрытый документ с начатой статьей, попытался вчитаться, но текст рассыпался на отдельные слова, не имеющие смысла. Мысли крутились вокруг исчезнувшего этажа.

Куда он мог подеваться? Что за сюрреализм в начале двадцать первого века? Мистика какая-то!

У Калядина даже мысль мелькнула, что он сходит с ума, но тут же растаяла. Такая трактовка событий его устраивала меньше всего. Кто же добровольно согласиться признать себя сумасшедшим. Разве такое возможно.

Калядин бился над статьей минут двадцать, но так ничего и не вымучил. Ни строчки. Проблема «курения в общественных местах» отчего-то теперь его волновала мало. А еще утром он так горел ею, но откладывал, что называется, на сладкое.