Последний секрет: Бернард Вербер

Его ежедневная работа состояла в том, чтобы вносить в центральный компьютер банка список клиентов, счет которых был отрицательным. Он выполнял свои обязанности со спокойствием и безразличием, радуясь, что ему не надо говорить с ними по телефону, как это делал его сосед по кабинету, Бертран Мулино.

– Уважаемая госпожа, с удивлением уведомляем, что у вас дебетовый счет. Сожалеем, но мы обязаны напомнить вам о порядке… – слышал он через перегородку.

В субботу вечером, рассевшись на диване, Мартены всей семьей смотрели передачу «Забирай или удвой».

Забирай: я на этом останавливаюсь, мой выигрыш невелик, зато я уверен, что не останусь ни с чем. Удваивай: продолжаю игру, рискую и могу сорвать большой куш.

Волнение игроков, когда они вот-вот все потеряют или, наоборот, приобретут, приводило семейство в восторг. Каждый из них спрашивал себя, что бы он сделал на их месте.

Здесь была вся драма людей, в азарте дразнящих свою удачу, считая себя особенными.

Публика постоянно побуждала их к риску. «Удвой! Удвой!» – кричала она. И Мартены кричали вместе с ней.

Дождливыми воскресными днями Жан-Луи Мартен любил играть в шахматы с Бертраном Мулино. Он считал себя не более чем «переставлятелем деревяшек», но при этом говорил: «Лучше красивая игра, а не победа любой ценой».

Лукулл, старая немецкая овчарка, знал, что во время шахматной партии его приласкают. Он чувствовал ход игры: когда хозяин был в затруднении, ласки становились более грубыми, и наоборот, нежными, когда тот выигрывал.

После сражения приятели попивали ореховую водку, а их неработающие жены громко обсуждали в гостиной школы своих детей и возможности продвижения мужей по службе.

Еще Жан-Луи Мартен любил поупражняться в живописи, рисуя маслом картины, подражал своему кумиру Сальвадору Дали.

Так безмятежно протекала жизнь, и он не чувствовал ее течения. Банк, семья, пес, Бертран, шахматы, «Забирай или удвой», живопись Дали. Отпуск казался ему чуть ли не неприятностью, грозившей разрушить заданный ритм.

Его заботило только одно: чтобы «завтра» стало еще одним «вчера». И каждый вечер, засыпая, он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Он храпит!

Лукреция не может заснуть. Она открывает дверь в комнату Исидора и смотрит, как он спит.

Прямо как огромный ребенок.

Поколебавшись, она тормошит его.

Исидор медленно приходит в себя; ему привиделось, что он в новых городских ботинках, под которыми поскрипывал снег, пробирается сквозь метель к маленькой темноватой хижине.

Лукреция включает верхний свет. Он вздрагивает и приоткрывает левый глаз.

– Ммм? Где я?

Он узнает девушку.

– Который час? – потягиваясь, спрашивает Катценберг.

– Два часа ночи. Все спокойно, и я хочу спать.

Он полностью открывает левый глаз.

– И поэтому вы меня разбудили? Сообщить мне, что хотите спать?

– Не только.

Он морщится.

– Вы, случайно, бессонницей не страдаете, а, Лукреция?

– Когда-то я была лунатиком. Но уже давно у меня не было приступов. Я читала, что лунатик во время приступа видит то, что ему снится. А еще я читала, что кошки при разрыве связи между полушариями их мозга начинают с закрытыми глазами изображать то, что им снится. Вы в это верите?

Он падает на кровать и прячется от света под простыней.

– Ладно. Спокойной ночи.

– Знаете, Исидор, мне очень приятно заниматься этим расследованием с вами, но вы храпите. Именно это меня и разбудило, и поэтому я здесь.

– Да? Простите. Хотите взять отдельный номер?

– Нет. Лягте на бок. Тогда мягкое нёбо у вас в горле не будет вибрировать. Это просто вопрос дисциплины.

Она пытается принять более приветливый вид.

– Сожалею, ОК, постараюсь, – бормочет он.

Удивительно, какую естественную покорность проявляют даже самые харизматичные мужчины перед женщиной, которая знает, чего хочет, думает Лукреция.

– Почему вы меня слушаетесь? – интересуется она.

– Возможно… Свободная воля мужчины заключается в том, чтобы найти женщину, которая будет решать за него.

– Неплохо. Что-то я проголодалась. Мы вчера не ужинали. Почему бы нам не заказать еды? Как думаете, Исидор?

Она достает записную книжку, просматривает свой список и оживленно добавляет:

– Третьим мотивом я ставлю голод. Я слушаю свое тело, которое требует пищи и говорит, что не заснет, пока его не покормят. Я уже не могу заниматься ничем другим. Поесть становится для меня просто необходимо. Итак… Первое: прекращение боли; второе: исчезновение страха; третье: утоление голода.