Главное сокровище темнушки я нашла за связкой шкур. Там, подвешенное на тонком сыромятном ремешке, в густом пахучем мареве плавало несколькими линиями намеченное лицо, – прямоугольное, с раскосыми глазами, прикрытыми тяжелыми веками, широким носом и большим жестким ртом. Наверное, это было украшение, что-то вроде кулона. В этот темный, отполированный кусочек дерева, казалось, впитались кровь с наконечника стрелы и пот, стекающий по медной груди, сырость лесных троп и гул барабанов в дальнем стойбище. Лицо внушало ужас – и этим притягивало; в нем были грубая сила и трепетная тайна. По нему скользила тень того неизъяснимого, что я потеряла, оставив свой лес.
Первым моим порывом было утащить эту вещицу, не выпускать никогда из повлажневшей ладони, всегда ощущать ее чудесную гладкость, – но опасение, что пропажа будет обнаружена родителями, остановило меня. Тогда я попыталась вырезать из обломка дощечки такой же кулон, но нож бездушно скользил по отвратительно-светлым, беспамятным, глупым древесным волокнам, оставляя за собой лишь мертвые кривые вмятины.
Тем не менее, мне совершенно необходима была копия этого замечательного лица. У меня зрел смутный план; подумав хорошенько, я поняла, что неправильно выбрала размер и материал. Обмирая от стыда и страха, что кто-то раскроет мою тайну, я накопала во дворе глины – ее белые пласты часто встречались среди черно-рыжих полос слежавшегося песка и торфа. Полый с изнанки слепок, размером с мое лицо, получился весьма похожим на оригинал, – по крайней мере, на мой неискушенный взгляд. Выкрасив подсохшую маску оранжевой акварелью, я сунула ее под куртку и впервые за последние недели отправилась в свой лес.
* * *
Маска висела на особенно кривой, корявой лиственнице – это дерево одиноко торчало у тропы, растопырив искореженные сучья над чахлыми кустиками березы. Оранжевое лицо с тяжелыми мрачными чертами резко выделялось на сером фоне ствола, почти светясь в пасмурном сумраке, – и в то же время выглядело удивительно гармонично, как будто наконец обрело свое место. В маске не было чужеродности, она была частью многочисленных, древних тайн, плотью от плоти тайги. Довольная и слегка напуганная получившимся эффектом, я вернулась домой.
Вскоре о приметной маске заговорили. Именно на это я и рассчитывала, боясь только, что кто-нибудь из мальчишек утащит или попросту разобьет глиняное лицо, – но, видимо, тяжелый взгляд маски действовал не только на меня. Прождав несколько дней, я начала тайком перевешивать ее: каждый день страшную личину замечали на новом месте, и по двору уже поползли мрачные слухи. Настало время нанести последний удар.
Я совершенно не разбиралась в людях, но понимала, что удача полностью зависит от того, кто станет первым слушателем моей истории. Я выбрала Жанну, крикливую девочку из нашего двора. Сильная и нахальная, она, кажется, командовала всем двором. Ее вкусы копировались всеми девочками, а мальчишки, по-моему, ее просто побаивались. Ей бы поверили; надо было, чтобы она поверила мне.
Подойдя к Жанне, сидевшей на лавочке с подругами, я со смутным удивлением рассматривала ее рыжие волосы, выпуклые веснушки и прозрачные, глумливые глаза, – кажется, впервые в жизни я смотрела на человека, а не сквозь него. Ожидая, что меня тут же прогонят, я захлебывающейся скороговоркой начала свой рассказ – то и дело напоминая, что говорю все это по большому-большому секрету.
Оранжевая маска говорила сама с собой, и мне удалось ее подслушать. Страшным голосом, все время хихикая, она говорила, что очень любит человеческое мясо, что с дерева на дерево она переползает, чтобы найти местечко, где удобнее ловить детей. Что мы все думаем, что Оля и Андрей уехали на материк, а на самом деле их съела маска, а родители боятся об этом сказать, потому что тогда она их тоже съест… Придумавшаяся мне история про оранжевую маску была родной сестрой внушающим сладкий ужас детским страшилкам, и ее наивность и простота придавали ей пугающий налет правдивости.
Обморочный ужас, с которым я ожидала насмешек и обвинения во вранье, сыграл мне на руку: Жанна оказалась плохим психологом и приняла мой страх за чистый испуг человека, столкнувшегося с неведомым. Как ни странно, в какой-то степени она была права. Поверила ли мне Жанна или просто обрадовалась возможности похвастаться свежей страшилкой, не знаю, но, так или иначе, план сработал. По большому-большому секрету Жанна пересказала это своим подружкам, они – своим, одна из них – брату… Через несколько дней смутный страх расплескался по двору, девочки откровенно боялись переходить дорогу за домом, и, как бы не храбрились друг перед другом мальчишки, – у них всегда находилось занятие поинтереснее, чем шляться по лесу.
Читать дальше