Array Журнал «Если» - 2009 № 1

– Как насчет плавилен?

– Их придется оставить, – вздохнул Форчи.

Каким-то чудом оказалось, что в самом куполе есть выбитая ветрами яма, полная дождевой воды. Мы смогли напиться. Нам удалось прилечь, но Вожак никого не пускал вниз, попастись на травке. Стало совсем темно, и мы еще немного поспали, часа два или чуть больше. Но нельзя же спать всю ночь!

Меня разбудил смрад кошачьей мочи, казалось, раздиравший ноздри.

Я услышала раздраженный шепот Ливизы:

– Вот он!

Последовал выстрел, сопровождаемый кошачьим воплем. Но тут открыли огонь остальные африрадоры. Дети в ужасе ржали.

Напрягая глаза, я всмотрелась в полутьму и увидела настоящую волну Котов, отхлынувшую от скалы. Даже царапанье когтей по камням походило на шум воды!

– Неплохо повеселились, – заметила Ливиза.

Я услышала, как Грэма подавилась смешком. Ощущение силы и безопасности исходило от шкуры Ливизы, словно стойкий аромат.

– Как по-твоему, – спросила она Форчи, – нам стоит отправиться в путь или подождать здесь?

– Видишь ли, мы не можем дожидаться, пока рассветет. Это слишком нас задержит. Сейчас.

Я заметила, что Ливиза ведет себя как Главная кобылица, которой у нас уже давно не было. Она явно достигла самого высокого уровня.

Я тоже радовалась: никому не повредит иметь подругу в высших сферах.

Африрадоры то и дело стреляли, отпугивая последних Котов. Мы помчались вниз, к брошенным фургонам.

У подножия холма в луже крови, тихо поскуливая, лежал Кот. Глаза закрыты, словно он крепко спит. Охваченная ужасом Линдалфа пронзительно заржала и попятилась. Кот зарычал, но не шевельнулся.

Тихо переговариваясь, поеживаясь от страха, мы отступили, когда в ноздри ударила кошачья вонь. И яростно забили копытами: назревала паника.

Ливиза нагнулась, присматриваясь к Коту.

– Дорогая, отойди, – посоветовала я и на всякий случай подошла поближе, готовая схватить ее за холку и оттащить, если тварь вздумает наброситься. Кошачье лицо смутно белело в предрассветных сумерках.

Я еще никогда не видела Кота так близко.

Меня поразило, что он столь красив. Необычное лицо, с почти точеными чертами, несмотря на короткий нос и раздвоенную верхнюю губу, под которой скрывались острые как нож клыки. И он казался ужасно печальным, словно задавал последний вопрос самой Жизни.

– Бедняжка! – вздохнула Ливиза.

Зверь застонал: тихий жалобный звук, потрясший землю.

– Вам… не обойтись… без хищников.

– Которые нужны нам, как кошачье дерьмо, – отрезала Ливиза и встала. – За мной! – крикнула она, словно это мы задерживали табун.

Коты были умны. Они забежали далеко вперед, так что мы не знали, когда ждать очередной атаки. Наши копыта скользили по камням. Ливиза искренне нас жалела.

– Обычно здесь ходят только Козы. У них тоже копыта.

– Только раздвоенные, – заметил один из жеребцов.

– Почти родственники, – фыркнула Ливиза.

Думаю, свет, воздух и прекрасный вид, открывающийся сверху, вселяли в нее бодрость. А вот меня все это угнетало. Я хотела поскорее очутиться внизу, на равнине, где можно свободно бегать и полно травы. У мужчин, тащивших фургоны, на губах выступала пена. Глаза были обведены белой каймой. На них надели хомуты, что делало бедняг легкой добычей.

Мы ненавидели узкую тропу, по которой приходилось идти гуськом, и постоянно отставали, чтобы собираться группами. А вот Ливиза то и дело забегала вперед и возвращалась к нам, подгоняя:

– Скорее-скорее, пока еще темно!

– Мы подождем остальных, – проныла Линдалфа.

– На этой тропе, дорогая, для них не хватит места.

– Но я не желаю подставляться Котам, – раздраженно бросила Линдалфа.

– Нет. Ты хотела бы окружить себя друзьями, чтобы их съели раньше.

Звучало это ужасно, но было абсолютной правдой. Кое-кто рассмеялся.

Солнце взошло. Гигантское белое небо так разительно контрастировало с казавшейся тенью землей, что мы ничего не видели. Пришлось переждать, сгрудившись внутри круга из повозок. Как только солнце поднялось достаточно высоко, Ливиза снова велела идти вперед. Именно она. Не Форчи. В тот день я узнала нечто новое о своей подруге, самой преданной и любящей из нас, а также той, что лучше всех выносила одиночество.

Она снова ушла вперед, и помню, как заметила смирно сидевшего на ее спине Кауэя, в котором ума было не больше, чем в травяной лепешке.

Сильный ветер гнал волны по траве. Над головой собирались живописные облака, в которых парили птицы – стервятники, не бывшие ни охотниками, ни жертвами. Они ничего не знали о Предках. И не обладали даром речи.