Нэнси Кресс - Нексус Эрдманна

Появление Джима, конечно, все изменило. Он отыскал ее. Копы это умеют.

Она открыла дверной замок, только убедившись, что тускло освещенный коридор пуст, проскользнула внутрь, захлопнула дверь, задвинула щеколду и включила свет. Единственное окно комнаты выходило на внешнюю вентиляционную шахту, поэтому в помещении всегда было темно, даже в самый яркий день. Керри, как могла, боролась с мраком с помощью ярких подушек, и ламп Армии Спасения, и букетов из высушенных цветов, но тьма есть тьма.

— Привет, Керри, — сказал Джим.

Она крутанулась на месте, подавляя крик. Но приступ страха и слабости был лишь малой частью ее реакции. Незваный и ненавистный — Господи, насколько ненавистный! — тем не менее он вызвал внезапный восторг, вспышку возбуждения, электризующую каждую клеточку тела. «Это не так уж и необычно, — сказал ей консультант из Центра помощи избиваемым женщинам. — Потому что часто агрессор и его жертва оба полностью вовлечены в борьбу за доминирование друг над другом. Ведь вы чувствуете триумф, когда он находится в униженной стадии цикла и смиренно просит у вас прощения? Как вы думаете, почему вы никак не могли уйти от него раньше?»

Керри понадобилось много времени, чтобы это осознать. И вот оно снова вернулось. Снова возвратился Джим.

— Как ты сюда попал?

— А это имеет значение?

— Ты подкупил Келси, чтобы он впустил тебя, так?

Вахтера можно было уговорить на что угодно за бутылку скотча. Хотя, может, Джиму и этого не понадобилось — у него же есть значок полицейского. Даже выдвинутые ею обвинения, а все они были в суде отвергнуты, не повлияли на его работу. Мало кто подозревает, как широко распространено домашнее насилие в семьях полицейских.

Сейчас Джим был не в форме, а в джинсах, высоких ботинках и спортивном пиджаке, который ей всегда нравился. А в руке — букет цветов. И не какие-нибудь гвоздики из супермаркета — красные розы, завернутые в сверкающую золотую бумагу.

— Керри, мне очень жаль, что я тебя напугал, но я так хотел, чтобы мы смогли поговорить! Пожалуйста. Дай мне десять минут. Это все. Десять минут не так уж много по сравнению с тремя годами нашего брака.

— Мы с тобой не женаты. Мы разведены законным образом.

— Я знаю. И я заслужил, что ты меня оставила. Но всего лишь десять минут. Пожалуйста!

— Ты вообще не должен здесь находиться, суд обязал тебя не вступать со мной ни в какие контакты, против тебя выписано запретительное постановление. А ведь ты сам служитель закона!

— Я знаю. Я рискую своей карьерой ради того, чтобы десять минут поговорить с тобой. Разве это не доказывает, как все это для меня важно? Вот, возьми, это тебе.

Скромно, с умоляющим взором, он протянул ей розы. Керри их не взяла.

— Ты мне глаз подбил, когда мы с тобой последний раз «разговаривали», подонок!

— Да, я понимаю. Если бы ты знала, как я об этом жалею… Если бы ты имела хоть малейшее представление, сколько ночей я не мог заснуть, и лежал, и сам себя за это ненавидел. Я был не в себе, Керри. Я был не я. Но этот случай меня многому научил. Я изменился. Я теперь хожу на собрания анонимных агрессоров — это вроде анонимных алкоголиков, у меня есть спонсор и все такое… Я уже слышала эту чушь раньше!

— Знаю. Это я тебе уже говорил. Но сейчас все по-другому.

Он опустил глаза, а Керри уперлась ладонями в бедра. И тут же вспомнила: она сама все это уже говорила. Она стояла в позиции разгневанной жены, делающей выволочку мужу; тот пребывал в позе раскаяния. Та стадия унижения, о которой говорил консультант — очередная сцена из бесконечного, зацикленного сценария. И она все это смаковала, как будто ничего подобного раньше не происходило; она наслаждалась тем, как он перед ней пресмыкается, и купалась в сиянии своего праведного гнева.

Все именно так, как и описывал консультант.

Ее затошнило от самой себя, до слабости в коленках.

— Убирайся, Джим!

— Я уйду. Просто скажи, что услышала и поняла меня, что у нас есть еще шанс, пусть даже я его и не заслуживаю. О, Керри…

— Пошел вон! — ее ярость была направлена не столько на него, сколько на саму себя.

— Если бы ты…

— Вон! Сейчас же!

Его лицо исказилось. Смирение сменилось удивлением — все шло не по обычному сценарию, — а затем яростью. Он швырнул в нее букет.

— Ты даже не хочешь выслушать меня? Я пришел принести тебе свои чертовы извинения, а ты даже слушать не хочешь?! Ты что, считаешь, будто ты лучше меня? Ты, сука, да ты что о себе думаешь?..