Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 1

– Работать надо! - гулко неслось к костру.

– Эй, Петров, Быков! - кричали им настойчивее, а потом несколько человек решительно поднимались, уходили в темноту, чтобы вернуться из нее с отобранной пилой. Петров и Быков тоже выходили на свет, щурились; грудь их еще тяжело вздымалась, а потом приходила в норму, и теперь ничто не мешало засыпающим лесам шептать о каких-то неведомых, тайных грезах.

– Вот, значит, - начинал кто-нибудь, опростав первую кружку чая,- прилетает марсианин на Землю и попадает cpaзy на карнавал. Видит - девушка. И в бок ее пальцем - р-раз. А она ему: “Уйдите, я дружинника позову”. Это она ему. А он снова - жжик, и живот показывает, а на животе - глаз. Марсианин, значит:…

Лесничий Митрий Пряников слушал эти истории весело, с доверием. Ученые импонировали старику серьезностью, возвышенностью тем разговоров. Кроме того, экспедиция гряон не разводила, слушала старика. Потому Митрий Захарыч охотно прощал марсианам и ношение глаза на животе и другой непорядок, пока что торжествовавший - по рассказам новых знакомых - в небесных пределах.

Дед уже отвык от солидности в разговоре, туристы не баловали старика солидностью. Туристы приходили, мусорили и уходили. Правда, с песнями, с гитарами, плясками на валунах, да что пользы - мусор-то приходилось убирать старику. “Изгадили камушки, совсем изгадили”, - печалился дед после таких визитов и гнул спину, гремя геройскими крестами. Однако во время самих набегов он не думал об этом, а находился как бы в чаду, наблюдая новую и диковинную жизнь потомков.

Со стариком пришлый народ обходился запросто, будто с валуном, только надписей не вырезали. Любой сопляк мог хлопнуть Пряникова по плечу с прибауткой: “Что, дед, рюмочку сглотнешь? А то смотри - песок из тебя сыплется, весь высыплется. Ангелы-хранители не угостят”. Дед, конечно, серчал, но от рюмки-другой отказаться не мог, так и пристрастился к спиртному. Оттого и ждал холостую публику, крестился, отплевывался, но ждал.

Экспедиция, напротив, вела себя трезво, знай потягивала себе чаек - угар на сей раз обошел Митрия Захарыча стороной. Былая нерушимая ясность забрезжила в груди старика, и речь его снова обрела почти законодательную торжественность, суровость, соответствующую званию лесника и георгиевского кавалера.

– Конечно, господь в царстве своем порядка не достиг. Но вижу, народ крепкий есть. Порядка добьется, - уверенно вставлял Пряников в паузах астрономического спора. Возражений не было, это нравилось леснику, и в душе его пела протяжная песнь, не замутненная чечеточными ритмами текущего городского момента.

В природе все выдается квантами: свет, энергия, пространство, а также нечто (физически зависящее от перечисленных понятий, хотя не очень хорошо известно как) именуемое радостью. Как только радость становится обычным состоянием, нормой быта, она перестает быть радостью. Разве может радо ваться именинник новому, пусть даже прекрасно сшитому костюму, если все гости пришли к нему в точно таких же костюмах? Может, пока не явились гости. А дальше?

Организм требует чего-то нового, головокружительного.

Старый квант радости исчерпывает себя. Еще хуже, если человек получает порцию радости, беспечно усваивает эту порцию, а потом узнает, что все было основано на ошибке, аа недоразумении. Тогда приходит душевная опустошенность, литое, чугунное чувство собственной никчемности - не сразу расставишь его.

Вот так и душевная гармония Митрия Захарыча: не устояла перед событиями дня. Научная правда подмяла гармонию под себя.

Никаких космических вкраплений, полное отсутствие следов пребывания в иных мирах - к таким не подлежащим сомнению выводам пришла научная комиссия, просуммировав все полученные данные.

– Видать, дед, померещилось тебе приземление. Мнимое все это твое показание, - сухо сказал начальник работ, хотя и не хотелось начальнику говорить такие тяжелые прощальные слова. Несмотря на нулевые результаты трудов, затеянных вследствие показаний Пряникова, экспедиция полюбила лесника, свыклась с его пахучими чаями. Было что-то незыблемое, обнадеживающее в том, как скручивал он свои вечерние самокрутки, правя у кипящего ведра.

– Н-да, Митрий Захарыч, - протянул начальник и добавил уже с нотками сочувствия: - Понимаете, экспедиция не может верить одним только эмоциям наблюдателей. Нужны факты. А может, и в самом деле показалось?

– Врать не стану. Второй очевидец есть, - твердо, будто не замечая ноток сочувствия, ответил лесник. Стоять на своем - последнее, что оставалось Захарычу, хотя слова начальника уже лежали, будто гиря на дне желудка.