Сборник - Фантастика 1969-1970

“И-о-хо-хо!” - крикнул он гортанно, вынул из травы какой-то предмет, подбросил его и ловко поймал на лету, после чего еще раз огляделся и пошел прямо к матросам. Пулемет, замолчавший было на перезарядку, затарахтел что было мочи, но человек маршировал задом к нему, не оглядываясь, точно имел бронированный затылок.

Был он долговяз, но не сутул, одет легко, вроде бы во френч, в движениях точен и свободен.

Он как бы примеривался прыгнуть в окоп, но, может быть, рассчитывал и повернуть, а, возможно, Мoг запросто раствориться в воздухе, рассосаться. Предполагать можно было всякое, но в последнем случае все стало бы на свои места - видение, и точка!

– Летучий Голландец, мать честная! - хрипло сказал командор Афанасий и перекрестился.

– Интеллигент, так его растак, - пробормотал Чиж, не отрывая глаз от видения, и тоже перекрестился. Незнакомец замер прямо напротив Федьки и внимательным взглядом изучал матроса.

– Давай сюда, браток, - осмелев, предложил Федька, подвинулся, и “видение” одним легким прыжком оказалось в окопе. Тогда матросы, кто стоял близко, бросились к перебежчику, чтобы увидеть его в окопе лично.

– Большевики? - спросил неизвестный, бесцеремонным взглядом ощупывая людей, точно пришел сюда вербовать самых дюжих и выносливых.

– Большевики, кадеты, сам кто таков? - дерзко крикнул со своего места Петька Конев. - Докладывай!

– Не из тех, не из этих, если быть точным, - корректно ответил пришелец.

– Цыпленок жареный, значит, - раскаляясь, жарко выдохнул Конев.

– Задний ход, мясорубка тульская, - властно осадил комендор Афанасий. - Не у попа на исповеди. Гражданин, - строго спросил комендор перебежчика, - с какой целью прибыли?

– Требуется отряд красных,и всех резанул неуместный глагол “требуется”, как из газетного объявления. - Судя по всему, он окружен, а мне такой и нужен.

– Судя по всему? - Комендор значительно выгнул бровь и оглянулся в темноту на товарищей. - Это так, граждане военные моряки?

В цепи молчали.

– А что собирали в траве?

– Прибор искал. Уронил здесь прибор.

Шестым чувством комендор понял, что лучше уж не трогать ему этого прибора и прекратить допрос.

– В.от что, - посомневавшись, сказал он. - Чиж, проводи-ка задержанного в штаб. Доложи.

И двое, балтийский матрос Федор Чиж и совершенно неизвестный и подозрительный человек, растворились в темноте, завершив тем странную сцену. И тогда по окопам зацвели махорочные огоньки, зашумел разговор.

– Вот как на войне бывает,говорил комендор Афанасий. - Одному и осколка малого довольно, другому и кинжальный огонь нипочем.

Ночь полегла всей своей погожей, легкой тяжестью на землю.

Она опустилась с вязкими ароматами, незябкая, поначалу прохладная, выпустила над горизонтом серп месяца, чтобы замедлить биение сердца человеческого, дать покой живому.

Действие ночи не проникло, однако, внутрь командирского блиндажа, хоть и защищал его всего один накат. В клубах едкого дыма махорки, под чадной керосиновой лампой командный состав, видно, уже не первый час колдовал над картой, глотая горячий чай без сахара.

– В ночной бой они не пойдут, - назидательно, будто обращаясь к непосредственному противнику, говорил командир полка, латыш Оамер. - Потерь больше. Выгоднее с утра.

Он хлебнул кипятка и твердо посмотрел на комиссара, потом на заместителя, желая, чтобы ему начали возражать. Но возражений не было, а комиссар Струмилин даже улыбнулся ему углом рта.

– Даешь полярную ночь, - прохрипел он сорванным голосом. - Ночь тиха, ночь тепла…

Он улыбнулся другим углом рта, но тут закашлялся, и лицо его мгновенно осунулось, поблекло.

– О ночном бое можно только мечтать, - сказал он, откашлявшись… - Предлагаю мечтать на улице, чудесный воздух там…

Тут хлопнула дверь, и под лампой встал матрос Федор Чиж.

– “Языка” привел, - сказал он шепотом, чтобы слышали только свои, и взглядом указал на дверь и еще дальше, за нее. - Перебежчика. За дверью оставил, на улице, в кустах.

Лицо матроса дышало загадочностью, энтузиазмом, и не сам факт пленения “языка”, от которого теперь уже проку ждать не приходилось, а именно эта жизненная энергия, скопившаяся на лице конвойного, пошевелила души командного состава.

– В кустах оставил? - удивился командир.

– Не убежит, - спешно заверил Чиж, прислонил винтовку к столу, а сам сел на скамейку рядом со стаканом чая.

– Свой человек. Идейный.

Командир, заместитель с сомнением посмотрели друг на друга, а потом вее вместе уставились на матроса.