Сборник - Фантастика 2001

Что-то я выхожу из роли. Старлей Карина, гордая от своей миссии, не

должна отвлекаться на чай, пусть даже краснодарский, и бородатые

анекдоты.

– Давайте начнем, - отставляю я чашечку. Чашечка красивая - черные с

золотом розы на тонком фарфоре. Тоже отечественная, ясное дело.

– Следуйте за мной, - голос Томилина тоже суровеет.

Идем долго. Не менее трех решетчатых дверей - сервер-гейтов,

погружающих нас все глубже и глубже в тюремную сетку. Я демонстративно

вожу вокруг сканером - вполне исправным и довольно надежным прибором.

Все чисто. Никаких подкопов. Эдмонд Дантес зря потратил бы свои молодые

годы.

Тюремный корпус и впрямь построен по американскому образцу. Приличных

размеров помещение, пассаж, где вместе магазинов - зарешеченные клетушки

в три этажа. Неожиданности начинаются, когда мы подходим к первой

камере. Она пуста.

– Подопечный в своем пространстве, - говорит Томилин. - Видите дверь?

В камере и впрямь есть одна деталь, выбивающаяся из привычного

тюремного интерьера. Между сверкающим унитазом и жесткой откидной койкой

– занавешенный плотной серой тканью дверной проем.

– Это и есть та самая "внутренняя Монголия"? - позволяю себе

вольность. Ну должна же была трудолюбивая инспекторша ознакомиться с

тюремным жаргоном?

– Да, - с легким удивлением отвечает Томилин. - Сержант!

Один из надзирателей, молчаливо следующих за нами, гремит ключами и

отпирает камеру. Вхожу вслед за Томилиным.

– Не надо, - отмахивается подполковник от бросившегося к портьере

сержанта. - Итак, Карина Петровна, весь наш контингент вправе отбывать

свое наказание обычным образом, хотя и в виртуальности. Находиться в

камере, работать в мастерской, посещать библиотеку и церковь… мы

предоставляем услуги представителям пяти наиболее популярных конфессий.

Однако, есть и решающее отличие нашей тюрьмы от обычной. Каждый

заключенный имеет собственное автономное пространство, как его

неофициально называют - "внутреннюю Монголию". В каждом конкретном

случае это пространство создается индивидуально, квалифицированными

специалистами. Посещение вну… автономного пространства или же "зоны

катарсиса" - это уже официальный термин, служит перевоспитанию

преступника. Могу заметить, что случаи отказа от этой терапии крайне

редки. Позвольте…

– Это не слишком бесцеремонно? - спрашиваю я.

И Томилин ощутимо меняется в лице:

– За находящимися в зоне катарсиса ведется непрерывное наблюдение.

Они знают, что в любой момент надзиратель может прервать сеанс.

Пройдемте.

Может быть он начинал с патрульно-постовой службы?

Вслед за Томилиным я отдергиваю занавеску и вхожу в зону чужого

катарсиса. В чью-то внутреннюю Монголию.

А это и впрямь похоже на монгольскую степь!

Нет, я там не бывала. Даже через глубину. Но в моем представлении она

так и выглядит: бескрайняя равнина до самого горизонта, каменистая земля

с сухими стебельками высушенной злым солнцем травы, пыльный ветер,

безоблачное небо. Очень жарко.

– Т-с! - упреждает мой вопрос Томилин. - Вон там.

И впрямь, метрах в ста от входа - полощущегося прямо в воздухе серого

полотнища, сидит на корточках человек. Мы приближаемся и человек

оказывается тщедушным, с жиденькими волосами и нездоровой бледной кожей

типом.

Перед ним сидит на земле крошечная рыжая лисичка - фенек.

Можно подумать, что они медитируют, глядя друг на друга. Но в отличии

от человека лисичка нас видит. И когда мы подходим совсем близко -

разворачивается и обращается в бегство.

Человек горестно вскрикивает, и лишь потом оборачивается.

Лицо у него тоже самое обычное. С таким лицом трудно назначать

девушкам свидания - не узнают, не выделят из толпы.

– Заключенный Геннадий Казаков, осужден районным судом города… -

вскакивая и закладывая руки за голову начинает он вытверженную назубок

формулу.

А статья у него плохая. Умышленное убийство при отягчающих

обстоятельствах.

– Я особый инспектор Управления по Надзору за исправительными

заведениями, - говорю я. - Есть ли у вас жалобы на условия содержания?

– Жалоб нет, - быстро отвечает осужденный.

Во взгляде его не страх, и даже не злость к тюремщикам. Раздражение!

Самое настоящее раздражение человека, оторванного от очень важного дела

ради какой-то ерунды. Больше ничего во взгляде нет.