Михаил Харитонов - Дивен Стринг. Атомные ангелы

На сей раз, однако, ни одна потенциальная жертва не попалась на глаза Лермонтову, пока он шёл к лавке, которая пряталась в щели между корпусом лоботомии Центра Пиаже и «Макдональдсом».

Железная дверь без вывески была покрыта толстым слоем ржавчины. Он без страха приоткрыл её и ступил в темноту. Лермонтов знал, что его ждёт в темноте: долгий подъём наверх, ещё одна железная дверь, — и, наконец, чердак, где и находилась лавка.

Чердак принадлежал Чеху Словаку, бывшему агенту венгрской разведки. Когда-то он был убеждённым коммунистом, но после поражения советского блока и распада Венгерии на Моравию и Мордовию Чех потерял веру в любые формы общественно-полезного устройства мира.

Познакомившись с ним, Лермонтов понял, что этот человек может быть полезен, и подарил ему полное собрание сочинений Ростроповича.

После чтения Ростроповича Чех Словак полностью утратил желание считать себя принадлежащим к человеческому роду. Вместо людей он полюбил вымершие виды живых существ — динозавров, археоптериксов, гигантских моллюсков. Он доказывал, что эволюция была ошибкой и что единственной задачей человечества является исправление этой ошибки. Для этого он предлагал истребить все современные виды животных, после чего вернуть природу к её первозданности, то есть ко временам мезозоя, который он считал золотым веком Земли. Это следовало совершить путём уменьшения количества кислорода в воздухе благодаря сжиганию всех запасов угля и нефти. По его мысли, возвращение мезозойского климата вызывало бы к жизни умершие виды.

Всё это он изложил в безумном "Палеоэкологическом Манифесте", который Лермонтов распространял вместе с Кораном и Некрономиконом. Он считал, что любая любая идея хороша, если только она оправдывает безграничное насилие и ведёт к торжеству безумия и хаоса. Кроме того, Словак снабжал его продуктами и водой.

На чердаке царила непроглядная тьма. В воздухе висел удушливый чад. Среди ядовитых миазмов особенно отвратительны были запахи горелого латекса, гниющих кумкватов и древесно-восточного парфюма "John Varvatos Vintage". Чех считал, что такая атмосфера ближе всего к мезозойской.

Загорелась единственная красная лампочка, и Лермонтов увидел Чеха. Тот сидел на высоком барном стуле, возвышающемся над горой игрушек, изображающих вымерших животных. Словак, скорчившись, неистово сосал хвост игрушечного бронтозавра.

— Do sviazy! — сказал Чех Словак по-русски. То было старое шпионское приветствие, принятое среди агентов восточного блока.

— Vperedt na zdorovje! — ответил Лермонтов на том же языке. Он любил русский за то, что на нём разговаривали великие адепты неограниченного насилия: Сталин, Геббельс, Чингисхан и Ростропович.

— Сегодня мне снились трилобиты, — сказал Чех и заплакал. — Они были прекрасны. Я обоссал наволочку от тоски по трилобитам! А сегодня по «Дискавери» передача про кистепёрых рыб. Я обожаю кистепёрых рыб. А ты? Любишь ли ты их, как люблю их я?

— Мне нужны продукты и вода, — перебил его Лермонтов, не желая дарить ни капли сочувствия даже себе подобному чудовищу. — Обычная порция.

— Когда ты уже взорвёшь эту свою бомбу? — недовольно пробурчал Чех, доставая из тёмного угла канистру с натуральной водой.

— Обещаю тебе: когда я её взорву, ты узнаешь об этом, — уверенно солгал Лермонтов. На самом деле он собирался взорвать бомбу тайно, чтобы никто не догадался и не смог подготовиться к наступлению Хаоса.

Они ещё немного побеседовали о своих делах. Лермонтов набрал огромную сумку продуктов и собирался уходить.

— Постой, — оживился Словак. — Я приготовил для тебя сюрприз. Тебе понравится.

— Ну-ну, — сказал Лермонтов.

— Вот, — Словак включил вторую красную лампочку, и Лермонтов увидел в самом дальнем углу чердака маленького мальчика, привязанного за лодыжку к железной трубе. Рот его был заткнут плюшевым ахредуптусом, в глазах стыли слёзы.

— Этот мальчишка шнырял возле моей лавки. Что-то вынюхивал. Он твой, — сказал Словак, после чего, исчерпав слова, схватил пластмассового археоптерикса и принялся облизывать его крылья.

— Отлично, — отрывисто произнёс Владимирильич, подходя к несчастному.

Маньяк погладил мальчика по волосам. Тот затрепетал, предощущая, что сейчас с ним будут делать что-то неизъяснимо жуткое.

Лермонтов достал из кармана одиннадцать томов романа Тургения Ростроповича "Братья Каренины" в переводе КГБ, настоящую энциклопедию ненависти и боли. Разложил их перед собой, выбирая, с чего начать. Наконец, выбрал самый отвратительный том — "Преступные наказания".