Андрей, чтобы поддержать его морально, остался до конца зачета, хотя сдал одним из первых. Дальнобойщик вывалился из аудитории последним, красный, как рак, мокрый:
– Ну, все, спихнул! Напиться теперь напоследок, что ли? Не составишь компанию?
Андрей был готов составить, но тут невесть откуда взялся Жуков.
– Что, все уже разошлись?
– Мы последние, – сообщил Андрей.
– Стенд копирования свободен. Если хотите, можно снять копии прямо сейчас.
– Ну, нет, с меня на сегодня хватит, – решительно заявил дальнобойщик.
Андрей согласился.
В заставленной электроникой комнате, куда его привел Жуков, двое сотрудников ИМЧ, которых Андрей мысленно обозвал "трансформаторами", усадили его в кресло, налепили датчиков на запястья, под колени, за уши. Потом один взял шлем, чем-то напоминающий гермошлем пилота, и опустил Андрею на голову. Со стороны лба он оказался утыкан какими-то острыми бугорками – впрочем, было не больно, ощущение чем-то напоминало шерстяную шапочку. Уши закрыло наушниками, на глаза опустился щиток. Потом в наушниках зазвучала какая-то музыка, замелькали вспышки перед глазами, а потом кусок действительности выпал из памяти Андрея.
Когда резкий писк в наушниках вывел его из транса, в комнате был только один "трансформатор".
– Уже всё? – спросил Андрей. Служитель кивнул. – Ничего не помню.
– Он тоже не помнит, – "трансформатор" поставил на стол серый цилиндр размером чуть меньше пивной банки, постучал по нему указательным пальцем. – Это – вы.
– Он что, все видит и слышит? – спросил Андрей, с опаской глядя на цилиндр.
– Видеть и слышать ему пока нечем. И вообще, это, так сказать, личность в замороженном виде, пока не включен тактовый генератор.
– А мне что дальше делать?
– Настройку корпусов сделают без вас. А вы подходите сюда же в понедельник с утра, – "трансформатор" дал Андрею пластиковую карточку с номером, – тогда и скажут.
Андрей вышел на крыльцо, внимательно прислушиваясь к собственным ощущениям. Пока ничто не говорило о том, что у него пропадает воля к жизни. И есть хотелось, тем более что он из-за копирования задержался в институте дольше, чем рассчитывал.
Похоже, до понедельника он все-таки доживет, вон и этот тоже сказал…
Он пошел к остановке, на всякий случай держась подальше от края тротуара, – вдруг потянет броситься под машину?
Домой он добрался без приключений. Уже темнело, и Лена ждала его в полутемной кухне. Когда он вошел, она посмотрела на него с каким-то испугом.
– Ты что – уже?
– Нет. Еще, – ответил он.
– А когда?
– Понятия не имею, – он пожал плечами. – Сказали – подойти в понедельник с утра.
– А дальше?
– А дальше я хочу жрать. Есть в доме что съесть?
– Возьми в холодильнике, что хочешь. Нет, всё-таки, что потом? – она смотрела на него, ожидая ответа.
– Потом… Потом – я уже посчитал – через год куплю себе ракетный корпус, детей подкинем на недельку моей маме, а сами рванем на Марс! Скафандр тебе возьмем напрокат, посажу тебя к себе внутрь, и полетим.
Лена молчала – непонятно было, как она относится ко всему этому.
– Ленка, ну что ты?! Вся вселенная будет наша!
– А мне она нужна, эта вселенная? – она шагнула к нему.
Никогда им обоим так не хотелось жить, как в эту ночь и два выходных после нее.
Утром в понедельник в кабинете, начиненном электроникой, оказался совсем другой работник. Андрей подал ему карточку, тот равнодушно глянул на нее, нарисовал маркером какую-то закорючку и вернул.
– Первый этаж, двадцать третий кабинет, – сказал он. – Там скажут, что дальше.
Андрей спустился на первый этаж, нашел кабинет. На табло над дверью горела зеленая надпись "Войдите", и Андрей решительно вошел.
Первые полчаса рабочего времени Егорыч отвел себе на чистку и смазку оружия.
Оружие было экзотическое, можно сказать, музейное – пистолет Макарова; но и сам Егорыч был в институте своего рода экспонатом, реликтом давно ушедшей эпохи. (Или не ушедшей? И кто скажет, какая эпоха ушла, а какая задержалась с нами и не думает уходить?) Самые старые сотрудники, с почти сорокалетним институтским стажем, свидетели возникновения ИМЧ, помнили Егорыча таким же, как сейчас. "Егорыч с Макарычем" – так его всегда звали в институте, а зря, между прочим. "Макарыч" – не "Макаров". Внешне – точная копия, но оружие это не боевое, а травматическое. Стреляет резиновой пулей, а при попытке выстрелить боевым патроном разрывается ствол. У Егорыча был боевой "Макаров", но кто, скажите, в институте разбирается в оружии прошлого века?
Читать дальше