Эрнест Маринин - Мир для себя

– Отчего ж это бредовые, моя растительная гипотеза учитывает и объясняет все факты…

– Не все. Мы не коснулись одной детали… Павлик, ты обратил внимание на антенны?

– Которые?

– Возле каждого перекрестка, завода, заправки торчат на столбах антенны-параболоиды.

– А, эти… Это направленные антенны системы координации.

– Направленные, говоришь? Ты гляди, соображает… – одобрительно покивал головой Роберт. – А вот куда они направлены?

– А куда?

– Мне вот чудится, что вроде бы в одну сторону. Давай кассеты.

Павел приволок ящик видеокассет, а Михайлов сел к компьютеру и вызвал на экран схему маршрута. Когда на видеомониторе появлялась антенна, Павел перегонял стоп-кадр в компьютер, Роберт обсчитывал угол направленности и наносил на схему.

– Найди кассету подальше, с самой восточной точкой, где медный рудник… Ага! Ну вот, гляди.

На схеме было видно, что все направления сходятся примерно в одну точку – где-то далеко на юго-востоке.

На следующее утро они вылетели туда на вертолете.

Внизу однообразно тянулись зеленые стокилометровые квадраты, разделенные серыми ленточками шоссе. Через шесть часов полета картина изменилась – в зелени появились бурые проплешины, их становилось все больше, пока леса и луга не сменились бурой выгоревшей степью. Но все так же по ниточке стелились одинаковые шоссе, сплетались в стандартный узор клеверного четырехлистника на перекрестках и снова разбегались в четыре стороны. Изредка проплывали заводы и карьеры.

– Знаешь, дед, – не выдержал наконец Павел, – самое тошное будет, если и там окажется автомат.

– Я уже давно об этом думаю, только молчал, чтоб не сглазить, – проворчал Роберт, нервно передернул лопатками и вздохнул.

Еще через три часа снова появилась зелень и быстро заполонила все пространство от горизонта до горизонта. А впереди засинели смутные контуры гор.

Они летали над горами почти сутки, пока нашли то, что искали. На плоской каменистой вершине, высоко поднявшейся над старыми, заглаженными буро-зелеными холмами, вращались громадные антенны – восемь установок по три скрещенных решетки в каждой. В стороне помахивали крыльями ветряки на трубчатых башнях. А центре восьмиугольника антенн стоял домик – небольшой бетонный параллелепипед с глухими стенами, в которых не было окон, но зато была дверь.

Роберт вздохнул – то ли облегченно, то ли обреченно – и повел вертолет на снижение.

Дверь была незаперта. Скрипнули под ногами старые пересохшие половицы. Короткий коридорчик, из-за внутренней двери – приглушенный многоголосый шум. Михайлов сдвинул кобуру вперед, под руку, и рванул дверь.

Шум обрушился на них лавиной – механический, дребезжащий звук, невообразимая смесь, в которой едва выделялась, как тема, неоконченная музыкальная фраза и исчезала, покрытая ревом, скрежетом, гудками, механическими ударами; вдруг все стихало, и тогда слышался только ровный металлеский шорох, а потом, откуда-то с другой стороны, внезапно прорывалась заливистая трель пневматического перфоратора или вежливое кваканье клаксона; временами можно было распознать лязг труб и надрывное гудение бурового станка…

Посреди комнаты, утонув в глубоком кресле, над спинкой которого едва торчала коротко остриженная голова, сидел человек. Лица его не было видно, только чуть-чуть подрагивало большое розовое ухо и шевелились пальцы, выбивающие на подлокотнике сложный ритм.

Павел кашлянул и громко сказал:

– Здравствуйте!

Пальцы на подлокотнике замерли.

– Здравствуйте! – повторил Павел. – Выключите на минутку эту трескотню, поговорим…

– Чудак, он же не понимает! – пробормотал Михайлов.

Над подлокотником поднялась сухая рука в выцветшем синем рукаве, потянулась к пульту, нажала кнопку. Стало тихо.

Кресло повернулось, и они увидели перед собой маленького, худого, очень старого человека. Он не встал, только поднял блекло-голубые глаза и долго смотрел, не разжимая провалившихся внутрь рта высохших синих губ. А потом они услышали:

– Кто вы?

Это звучало не в ушах, а прямо в мозгу.

– Телепатия, ее так… – буркнул Роберт.

– Мы – люди! – гордо заявил Павел. – Мы прилетели из далекой звездной системы. Мы хотим познать этот мир.

– Спросите. Я отвечу. А потом вы уйдете…

– Да. Потом мы уйдем, – согласился Павел.

– Но это будет нескоро. Сначала мы будем спрашивать, – твердо сказал Михайлов. – Вот главный вопрос: зачем? Зачем все это? Машины, круговорот нефти, индустрия для индустрии. Зачем? Что они все производят?