Евгений Филенко - Отсвет мрака (Сборник)

Разбудил его все тот же писк и отчаянное шебуршание.

Так прошел день, другой…

Гордые земные красавицы канны и не подозревали о поистине вселенской пользе своего молока. Разумеется, в распоряжении пищеблока была лишь точная химическая формула, на основании которой он воспроизводил его, да и все прочие продукты, для чего использовал местную биомассу. Но так или иначе, котята стали спокойнее, больше спали, чем двигались. И росли как на дрожжах. Вполне возможно, для Царицы Савской это было обычным делом, но Панин весьма удивился, когда к исходу четвертого дня малыши разом прозрели и довольно твердо встали на четыре лапы. Они нервно подергивали куцыми хвостиками и требовали еды. Привычно подставив им палец с густыми каплями молока, Панин ощутил отчетливое покусывание. «Ну уж нет, — пробормотал он. — Последнее я вам отдавать не намерен…» Он плеснул немного на дно блюдца и поставил в ящик. Котята жадно уткнулись мордочками в молоко, зафыркали, зачихали. Однако сообразительность вродекотов отмечал еще Грасс в своем отчете — и детеныши до исхода дня приноровились к новому способу кормления.

Жизнь Панина резко переменилась.

Отныне он не принадлежал себе. Три неуклюжие, вечно голодные тварюшки не особенно нуждались во внимании — была бы еда! — но все же получали его заботу в избытке. Панин жил по некоему довольно плотному графику: кормление зверят, сбор биомассы, кормление, чистка ящика, кормление, сон. Лишь бы поменьше времени для рефлексий. Земля, Галактика — все это Панину давно уже не снилось. Все это было где-то в незапамятном прошлом, за тридевять земель. Может быть, даже и не с ним… Зато теперь он много разговаривал со своими питомцами. Чаще, понятно, ругал за перевернутое блюдце или за обгаженный ящик. Но тема значения не имела.

Однажды он проснулся оттого, что теплый мохнатый клубок угнездился подле его щеки. Сильно выросшие за последние дни котята опрокинули свое убежище, выбрались на свободу — и скорей-скорей вскарабкались на своего кормильца в поисках тепла и защиты от каких-то примерещившихся им опасностей. Может быть, они считали Панина своей матерью?

«Импринтинг» — кажется, так называлось это явление в книге славного У. Уолдо. Первый образ, который отпечатывается в пустой еще памяти прозревших детенышей, для них становится образом матери… Откуда детенышам знать, что этот огромный, теплый, вкусно и по-родному пахнущий зверь некогда убил их настоящую мать, хотя и сам не избежал наказания? Да и к чему это знание?

Скорее похожие на лопоухих крысят, чем на котят, они повсюду ходили за Паниным, путались под ногами, наскакивали на него из-за угла и повисали на штанинах, вонзив в плотную ткань кривые гвоздики зубов. Отчаянно протестовали, когда он запирал их, уходя за биомассой. Бурно радовались, когда возвращался. С молока понемногу перешли на мясо — хотя и тут поначалу не обошлось без желудочных расстройств. И росли, росли…

Когда перед Паниным встала проблема наречения имен, он не ломал долго голову. Гордые уроженцы Царицы Савской стали тезками старых добрых трех поросят. А впоследствии из соображений экономии времени имена укоротились вдвое: просто Ниф, Наф и Нуф.

Через какой-то месяц котята превратились в настоящих маленьких вродекотов. Они жрали все, что плохо лежало, а то, что не могли сожрать, с удовольствием рвали в клочья. Так было покончено с «Проблемами генетики» — опрометчиво позабытая на видном месте кристаллограмма была проглочена в единый миг и пропала для Панина навсегда. Опус У. Уолдо удалось отвоевать чудом, правда — ценой глубокой царапины на запястье, которую в запале пробороздил ему клыками один из братьев-разбойников, не то Ниф, не то Наф. В качестве наказания Панин определил им двухчасовую отсидку в багажном отсеке. Когда срок заключения истек, котята отказались покидать это просторное помещение, где когти так замечательно гремят по металлическому полу, а на обитые поропластом стены так весело бросаться с разбегу и повисать чуть ли не под самым потолком. Панин не возражал. Теперь он хотя бы мог спокойно выспаться без того, чтобы горячая, щетинистая, разящая сырым мясом подушка внезапно укладывалась ему прямо на лицо…

Выходы на поверхность за биомассой становились все короче. И это несмотря на то, что Панин полностью перешел на дыхание воздухом Царицы Савской. Перебежками он достигал края леса, торопливо срубал несколько молодых деревьев и так же торопливо отступал под защиту корабельной брони. Пока зверье соображало, что появился чужой, он уже был вне досягаемости. Про его всесжигающее оружие вродекоты давно забыли. Забыл и лес: над обугленной плешью поднималась упрямая трава, из пепла лезли к свету древесные ростки. Да и сам Панин с удовольствием позабыл бы все к чертям, если бы не рука.