Александр Громов - Бобугаби

— Кладбищ — пять, — объявил я. — Разной площади. Имеем мы право предположить, что частота захоронений соответствует площади кладбища?

— Я имею право предположить, что тебе делать нечего, — огрызнулся Дэн. — На Земле и без нас разберутся с бобугаби.

— Не хочешь помочь — не мешай. — Задача увлекла меня, несмотря на ее простоту. Такое бывает со всеми, и я не исключение. Конструктор сложнейших механизмов может прийти в восторг от детского велосипеда. Декоратор цветов ни с того ни с сего начинает восхищаться одним-единственным лепестком, к полному недоумению окружающих. Ценитель живописи иной раз способен пройти мимо Караваджо, чтобы замереть в восторге перед примитивом, намалеванном на драной фанерке. Ну а я с удовольствием вычислял ППП — плотность потока покойников. У каждого свои странности.

Четыре миллиона я разделил на восемьдесят две тысячи и пришел к выводу, что в городе ежедневно отправлялась в лучший мир без малого сотня кулюгулян. Затем прикинул долю кладбища, на дороге к которому нас поселили. Оно было довольно крупным. К нему вели две дороги, и мне опять пришлось предположить, что ППП на обеих дорогах одинакова. В конце концов у меня вышло: мы из своей резиденции должны были наблюдать не менее пятнадцати похоронных процессий ежедневно. А сколько наблюдали реально?

— Ну… трудно сказать, — промычал Дэн, ознакомленный мною с результатами расчета. — Три или четыре, наверное. Вряд ли больше.

— То-то же! Максимум четверть своих покойничков кулюгуляне катят на кладбище, радуясь при этом. А где остальные три четверти? Их складируют? Замораживают до лучших времен? Пускают в переработку?

— Ты упустил наиболее очевидное объяснение, — заявил Дэн. — Во время нашей жизни в резиденции кулюгуляне как вежливые хозяева, вероятно, предпочитали пользоваться другой дорогой.

— Это еще зачем?

— Чтобы не нарушать приватность.

Тут в разговор встряла Барби и заявила, что Дэн несет чушь и что кулюгулянские понятия приватности распространяются лишь на жилища. А поскольку наша резиденция была отделена от улицы не только стенами грибообразного дома, но и обнесенным оградой садом, туземцы не нарушили бы приличий даже в том случае, если бы наняли духовой оркестр, чтобы он играл нам по ночам и не давал спать. Конечно, если бы музыканты при этом остались на улице.

Дэн начал спорить, но мы с Варварой не оставили камня на камне от его возражений. В конце концов он загрустил и сказал, что хочет поспать лет этак сто. До Земли. Мы все этого хотели. Мы попросту устали, и наши головы отказывались служить. Что там бобугаби! Мы подолгу и не всегда успешно решали элементарные текущие задачи. Забывали, куда минуту назад положили какую-нибудь вещь, принимались раздраженно искать ее и портили друг другу нервы. Срывались. Капризничали. Мы еще и надоели друг другу. Часто я придумывал себе работу в самых дальних отсеках корабля, чтобы только побыть в одиночестве, не видя ничьих физиономий. Время тянулось нестерпимо медленно. Оно казалось вещественным и вязким, как прилипшая к зубам ириска.

А впрочем, у всех отрезков времени есть одно ценное свойство: рано или поздно они все-таки кончаются. И настал наконец день, когда мы присоединились к мнению Сократа: «Осенний цветок» лег на правильный курс и достигнет Солнечной системы, если только с ним что-нибудь не случится в пути. Галактика не столь уж пустынна, а для фотонного прямоточника опасно все, что превышает размером микроскопическую пылинку. Мы еще не умеем проламывать пространство, и кулюгуляне не умеют. Возможно, когда-нибудь научимся, но когда? Доживем ли?

Хотя почему бы и нет? Нас встретят потомки. Мы будем живыми ископаемыми, но по крайней мере молодыми ископаемыми. Никто из нас троих еще не стар, а если на Земле за это время научились втрое продлять срок жизни, как научились на Кулюгулю, так еще поживем! Еще многое увидим. Если, конечно, долетим.

Анабиоз — это репетиция смерти. Если бы мы не так сильно стремились поскорее залечь в анабиозные камеры, то наверняка испытывали бы страх. Легко ли уснуть, зная, что можешь не проснуться?

Нам было легко. Легче, чем когда мы стартовали к Кулюгулю. Червячок страха лишь чуточку шевельнулся во мне и замер, испугавшись моего равнодушия. Мне снилось, что я вырос до размеров Галактики, но почему-то стал прозрачным. Звезды и туманности свободно проходили сквозь меня, спиральные рукава, набегая волнами, легонько щекотали мне кожу, а темная материя притворялась, что ее и вовсе нет, хотя я ее ясно видел… Так и будет, думал сквозь сон то ли я, то ли кто-то за меня. Таким человек и станет — в фигуральном, конечно, смысле. Со временем. Зачем покорять Вселенную, если человек сам станет ею? Разумеется, он будет жить вечно, а какие найдет себе занятия — не знаю. То есть я знал это, пока спал, и ответ казался мне гениально простым, но я забыл его, чуть только начал просыпаться. Вот подлость.