Александр Гейман - Инна, волшебница

Саша Песков тоже как-то, в порядке контролируемой глупости, заглянул к Бошкову с кипой своих творений. Володя долго рассказывал ему, как они на кафедре ждут появления гения, что вот он придет однажды и принесет тако-о-е... можно сказать, этой только надеждой и жила кафедра. Гениев вроде бы все не находилось, но калорийность надежды оказалась, очевидно, куда больше, чем принято думать, - литературное краеведение жило ей уже несколько лет, и не так чтобы бедствовало. Что же до Саши Пескова, то он не знал, действительно не знал, гениальны ли его стихи, вряд ли, но они казались ему красивыми, и он считал, что должен выбрать все свои попытки раз красивое, то надо же это как-то отдать. Не в рупор же поклонницам читать!

Какими бы ни были его стихи, но при следующей встрече с Сашей Песковым литературовед Бошков приветствовал его уже без прежнего энтузиазма. Он долго уверял Сашу, что поэт у них в Камске один - Савелий Короди, других не было и нет. "И не будет", - иронически дополнил Саша Песков мысленно, а вслух возмутился: "Ну как это нет - вот он я". "Поэт в Камске один Короди", - настойчиво продолжал Володя Бошков. "Почему это один - вот он я, поэт, сижу здесь, пожалуйста", - столь же настойчиво возразил Саша Песков. На миг смешавшись, Бошков настороженно посмотрел на него - не быть ли эксцессу? - и поправился: "Реализованных поэтов, я имею в виду". "Реализованных оптом или в розницу?" - мысленно спросил Саша Песков, но затевать спор не стал, все было понятно - Юриков, Короди, бунтари не бунтари, рутинеры не рутинеры - все то же самое.

Был, конечно, ещё путь жесткого андеграунда, настоящего подполья, но это означало вращаться в тусовках, где колются, пьют, блюют, нищенствуют и болеют всякой пакостью. Друзья Саши Пескова рассказывали ему об одном их приятеле, вот таком рок-барде, он сгорел быстро, но теперь, в их передаче, этот бард представал героем, легендой, чуть ли не Моррисоном. Саша Песков не застал его в живых, лишь кое-что читал из стихов. Стихи были разными, хорошими вообще-то, но зависти такая судьба у Саши Пескова не вызывала.

Водку он не любил, стихи писались и без героина, романтика кочевок по тусовкам и случайным квартирам его не привлекала, так что и с андеграундом Саша Песков не контачил, выпадая практически изо всякого литературного взаимодействия. Он вообще был человек упертый, железный, любил здоровье, ясность и солнце и сам удивлялся, чего его позвало в литературу - со своей железностью Саша Песков менее всего подходил на роль художника. И само собой, с этой своей отстраненностью от литературного деланья, ему нечего было рассчитывать на какие-либо лавры, сколько угодно запоздалые и посмертные. Это он знал заранее, а значит, можно было и не тормошиться.

Но сегодняшний вечер был делом особым. Проводился он, правда, усилиями Геры Юрикова и назывался десантом в Камск - Гера вез из столицы пару новооткрытых знаменитостей, в их числе интересного поэта Хлудова. Дела Геры, кстати, в столице пошли неважно, толстый журнал уже не нуждался в том, чтобы отвечать за зону восточней Волги, ему надо было выживать самому, а не выживать кого-то откуда-то. Получалось, что теперь уже Савелий Короди утер нос Гере Юрикову, и по нынешним временам было выгодней ставить на западного буржуя, а не на отечественного чиновника и литературную знать. Этот десант был как раз попыткой Геры напомнить о себе - ну, разумеется, приходилось делиться и кое с кем из приближенных и прибегать к помощи зазывал. Но Саше Пескову не было дела до Геры Юрикова, ему хотелось послушать Хлудова, - этот поэт был раньше знаменитостью в узком кругу, а теперь стал достоянием публики. Стихов Саша Песков у него читал всего ничего, но заинтересовался и теперь хотел услышать побольше, тем более, в исполнении автора.

На вечере, впрочем, десантника Хлудова придержали для второго отделения. В первом же стихи читали потомки цезия - те, которым Гера Юриков отломил дольку печатанья в столичном журнале. Поэт Саша Песков сидел в заднем ряду небольшого зала местного филиала Союза Писателей, как многие, в одежде - пропускная способность гардероба уже была исчерпана, - а рядом развалились на сиденьях такие же лохматые и никому неизвестные поэты, кто помоложе, а кто и с порядочной сединой, и вид иных был и вовсе богемно-бомжовый.

Велико было удивление народа Тапатаки, когда они ступили на новую землю своей старой страны: пространство, что им открылось, по своему ландшафту почти в точности повторяло их родину - разве что, там не было самого города Теи, но уж его-то они могли воссоздать в точности и сами. С собой они взяли также всю живность из садов Нейи, но мало того - когда последний из переселенцев стоял уже на новой земле и Антонин достал Соллу, чтобы её силой заявить право Тапатаки на новое место, рубин вдруг взмыл вверх из ладони Антонина и - из все ещё открытой двери Нимрита стали появляться деревья и растения Тапатаки, а позже и здания и постройки Теи, и во мгновение ока они заняли все пространство в старом своем порядке. Получилось, что не только народ, но вся страна Тапатака перекочевала на новое место, следуя за принцем Антонином, и это был дар Соллы, гения волшебного рубина.