Он до сих пор не переставал изумляться, как его жена, вот так просто, взяла и отравила его. Какую же ненависть она должна к нему испытывать! Какое презрение к жизни. Но разве он не чувствует то самое? Он вспомнил свою первую беседу с Джино Молинари; его чувства тогда проявились предельно ясно. Они не отличались от чувств Кэти. В этом было одно из последствий войны — жизнь отдельное человека потеряла ценность. Так что он может видеть во всем войну. Это было бы для него легче. Но он знал, что война здесь не причем.
По пути в изолятор, где Эрик собирался передать Кэти ее ампулы, он, как ни невероятно это было, заметил мешковатую фигуру больного Джино Молинари. Он сидел в своем кресле на колесиках, с ногами, укрытыми пледом; его зловещий взгляд пригвоздил Эрика к полу.
— Ваша квартира прослушивается, — сказал Молинари. — Ваша беседа с Хазельтином и Бахис была зафиксирована, записана на пленку и передана мне в письменном виде.
— Так быстро? — только и смог сказать Эрик, Слава Богу, он не упомянул о своей собственной наркомании.
— Уберите ее отсюда, — простонал Молинари, — Она работает на Лилистар, она способна на все — я знаю. Такое уже случалось. — Он весь дрожал. — На самом деле ее здесь уже нет; моя Секретная служба уже выпроводила ее на вертолете. Так что я не понимаю, почему меня так это беспокоит… умом я понимаю, что полностью контролирую ситуацию.
— Если у вас есть запись нашего разговора, вы должны знать, что мисс Бахис уже распорядилась, яобы Кэти„.
— Я это знаю. — Молинари тяжело дышал, его вид был нездоровым и бледным; кожа висела тяжелыми складками на его морщинистом лице. — Видите, как работают эти лилистарцы? Используют наше оружие против нас же. Настоящие ублюдки, Я помог вам пробраться сюда, а вы притащили свою жену; чтобы получить эго дерьмо, этот проклятый наркотик, она способна на все — организовать на меня покушение, если они этого потребуют. Я знаю все об этом фродадрине; это я придумал для него название. От немецкого Froh, что значит радость, и латинского heda — корня слова, обозначающего удовольствие. Drine, конечно… — он замолк, его распухшие губы перекосились. — Я слишком болен, чтобы испытывать подобные встряски. И это когда все думают, что я восстанавливаю силы после операции, Вы пытаетесь вылечить меня или убить, доктор? Или вы и сами не знаете?
— Я не знаю. — Он чувствовал себя совершенно растерянным и выведенным из равновесия; слишком многое свалилось на него.
— Вы плохо выглядите. Вы переживаете, хотя, судя по вашему досье и по вашим собственным утверждениям, вы плохо относитесь к вашей жене, а она к вам. Я полагаю, вы думаете, что останься вы с ней, она не стала бы наркоманкой. Запомните, каждый должен жить своей собственной жизнью — она должна сама отвечать за свои поступки. Вы не заставляли ее сделать то, что она сделала. Она решила это сделать. Чувствуете вы себя после этого лучше? — Он наблюдал за выражением лица Эрика.
— Со мной… вес будет в порядке, — ответил Эрик.
— Как у свиньи в заднице. Вы выглядите не лучше ее; я спускался на нее взглянуть, не смог удержаться. Бедная женщина, уже сейчас можно заметить следы ущерба, причиненного этим наркотиком. И сколько не пересаживай ей новую печень или к переливай свежую кровь, ничего не поможет; все уже пробовали до нее, как вы знаете.
— Вы с ней говорили?
— Я? Разговаривать со шпионом Лилистар? — Молинари уставился на него. — Да, я поговорил с ней Пока они вывозили ее. Мне было любопытно взглянуть, что из себя представляет женщина, с которой вы связались; у вас есть жилка мазохизма в восемь ярдов ширины, и она это полностью подтверждает Она гарпия, Свитсент, монстр. Как вы мне и говорили. Знаете, что она мне сказала? — он усмехнулся. — Она сказала, что вы тоже наркоман. Прост чтобы причинить неприятности, верно?
— Верно, — натянуто ответил Эрик.
— Почему вы так смотрите на меня? — спросил Молинари, в его темных заплывших глазах пробудился интерес, — Вам было неприятно об этом услышать? Узнать, что она сделает все возможное, чтобы испортить вашу карьеру здесь? Эрик, если бы я заподозрил, что вы связались с этим наркотиком, я не стал бы вышвыривать вас отсюда: я бы вас убил. В военное время я убиваю — это моя работа! Так же — мы с вами знаем об этом, если вы помните наш разговор, — как может наступить момент, возможно, очень скоро, когда вам придется… — он помедлил. — Как мы договорились. Убить меня. Правильно, доктор?
Читать дальше