Владимир Журавлев - Опьяненные свободой

По крайней мере, беспристрастный командир Евгений Гафаров должен был восстановить справедливость, как восстанавливал всегда и везде! Но — не хотелось. Да и никому не хотелось видеть эту всегда вялую, всегда лежащую личность. Ну да. Лежащую всегда, когда жизнь не требует обратного. Если честно — в этом тоже причина нежелания общаться с Иваном. Иван наконец встал, и что изменилось? Что-то точно изменилось! Рядом с Иваном сейчас не противно, сейчас как-то неуютно и … опасно, что ли? Как рядом с тигром.

Ему вдруг пришло на ум, а как же чувствуют себя простые люди рядом с ним, командиром Гафаровым? Так же неуютно, так же уязвленно? Да ну! Он же хороший парень, командир Гафаров!

Пандусы между тем привели его привычными путями в блок «Б». Вот и квартира Ивана. Войти. Признать решающую роль Ивана в великой победе, да не для него признать, а для себя же, ради уважения к себе! Неужели трудно? Гафаров постоял перед дверью и признал, что да, трудно. Но возможно. И необходимо. Ведь он, Гафаров, мерило справедливости в командирском корпусе. Надо соответствовать, раз уж так получилось.

Незаблокированная дверь тихо разошлась, напуганная командирским допуском. Гафаров поправил прическу и шагнул внутрь. И замер. Так. Не всех, оказывается, подавляет масштаб личности Ивана. Не всех… Лилия Сагитова, блистательная подруга самого Гробова, сидела на коленях Ивана и гладила его лицо длинными изящными пальцами. Мягко поблескивали серебряные браслеты на обнаженных руках. Однако…

Она догнала его на выходе из блока. Надо же, заметила! Никогда и нигде не ослабляет внимания, совсем как командиры.

— Евгений Гафаров на страже нравственности? — поинтересовалась она, нервно кривясь и подрагивая.

— Конечно, нет, — бесстрастно ответил он. — Я не ожидал такой ситуации… за незаблокированной дверью, по крайней мере. Но — да, вам лучше бы разобраться в своих непростых отношениях… к мужчинам. Для вас лучше.

— Кто бы говорил! Сам разберись сначала с Ритой, Леной и Ниной! — бросила женщина и стремительно удалилась, только платье взметнулось вихрем.

Гафаров озадаченно постоял в сомнениях. Если Рита и Лена… идентифицировались, если можно так выразиться, то с некой Ниной была полная неясность. Что-то он не учел в окружающем мире. Догнать и спросить, кто такая Нина? Э, нет. В который раз он позавидовал своему другу Володе, который был совершенно счастлив среди своих инженеров и таких простых забот по созданию того, чего еще не придумала наука. Энергонапряженные структуры — кто б еще объяснил, что это такое? Никто не понимает, но дельтапланы уже испытывают. Или это уже не дельтапланы? А, какая разница! И в работе у Володи полный порядок, и в любви, потому что влюблен он тайно, безнадежно и совершенно платонически в Марию Остапчук. На ответные чувства от такой горы жира рассчитывать, конечно, не стоило — ну так Володя и не рассчитывал ни на что. Зато они с Машей друзья такие, что зависть берет.

До Гафарова наконец дошло, что он находится в самом натуральном смятении чувств. С этим следовало разобраться, прежде чем приниматься за что-то важное. К счастью, он знал, как. Присесть на скамью в рябиновой роще. Расслабиться. Полутора часов медитации будет достаточно для обретения душевного спокойствия.

Его разбудил шелест листвы. Расслабился, называется! Интересно, сколько часов он проспал?

А листва тихонько шелестела, и не хотелось никуда уходить. Гафаров вспомнил, как долго пришлось бороться с ветрами, что гудели между стен города-крепости. Решение, естественно, нашли инженеры завода дельтапланов. Они там через одного лысые и умные, им и решать сложные задачи. И вот — шелестят листвой легкие приятные ветерки.

— Разве я виновата, что стала вот такой?!!! — вдруг разрыдалась совсем рядом женщина. — Ты знаешь, что такое болезнь обмена веществ?! Я все перепробовала, а вес все равно растет! Все время растет! Мне самой на себя противно смотреть! Вот соври еще, что в женщине главное — душа!

Бурные рыдания заменились всхлипами. Сквозь невесомые тени рощи было все видно. Огромных размеров женщина рыдала на груди у мужчины, одетого в такой противно знакомый черный костюм. Как она может куда-то там прижиматься лицом, у него же куртка лоснится от грязи! А как ему не противно обнимать и гладить вот эти горы жира? Сквозь брезгливость Гафарова вдруг пробила жалость к этой женщине. Кому нужны вот такие оплывшие, бесформенные существа? Кто подарим им ласку и нежность? А ведь они, наверно, тоже женщины, в смысле, чувствуют там что-то, мечтают, страдают даже?