Владимир Журавлев - Опьяненные свободой

— Ну и?..

— Ну и надо обыграть их. Вызвать на бой и разбить в пух и прах. В их родной волейбол. Честно, по правилам. На глазах у всего Города.

Кузьмин жизнерадостно хохотнул.

— Нет, мне вообще-то нравится! — сообщил он. — Гниды они там все, как будто специально подбирали! Натыкать носом в лужу — самое то будет, уж очень их у нас не любят… но как?! Это же — команда Рудника! Огромные деньги! Они, конечно, гниды, но они профессиональные игроки! Команда в премьер-лиге играет, если кто не в курсе! Детки все за два метра ростом, мячом дадут раз — и вынесут нас с площадки вперед ногами!

— То есть вы победить не сможете?

— Почему нет? Сможем, конечно. Если будем играть в футбол. Без правил. С применением самбо. Тогда сможем, почему б не смочь… Мы специалисты по выкручиванию рук. Они — волейболисты. И на своем поле они с нами сделают все, что захотят. Каждому разок по голове мячом засветят — да вы же сами видели, помните, на День волейболиста?

Чученов кивнул, и Женя тоже. Да, мы помнили. Была такая неудачная идея — привлечь команду Рудника к городской жизни. Пригласили на День волейболиста, включили в сетку встреч… надеялись почему-то на их здравомыслие. А их лидер, Клячин, оглобля за два метра, первым же ударом вынес защитника команды мастерских за пределы площадки. Прямо в больницу. И еще улыбался, животное. А ведь он ему даже не в голову попал. Ну, тогда мы тихо отдали им первое место, лишь бы больше не играли. Но все запомнили, кто на площадке они и кто — все остальные.

— Иван потому и выбрал волейбол, что все помнят ту игру, — пояснил я. — И если вы разобьете команду Рудника, то станете легендой по праву. Легендой и знаменем Города. Знаменем, которое не отдают даже в смерти.

Ну вот, подавил я командиров своей пафосностью. Долго они молчали и прятали от меня глаза. Они от меня, а я — от них. Только, молчи не молчи, а дело делать надо, и пришлось мне заговорить, как будто это я самый заинтересованный в будущем Города.

— Кто у нас вообще хорошо играет?

— Ну, я хорошо играю, — сообщил Кузьмин очевидное. — Для любителя хорошо. Вот, подавать умею. У Жени хлест неплохой. У Володи крюк поставлен, короткие вертикально в пол вколачивает. Без блока, разумеется… Да ерунда все это! У Володи рост метр семьдесят! А там встанут на блок двухметровые дяди, мы света не увидим! Всех, кстати, и не надо: выйдет Клячин и уделает нас в одиночку. Мы же его удары не только не возьмем — мы их даже не увидим! Пока в лоб не прилетит…

— Чисто теоретически, — пробормотал Чученов, — если уж играть, то это именно к нам. В волейболе мы все никто, но у боевой пятерки есть нечто…

Он замолчал. Командиры поглядели на меня и не стали продолжать. Ясно. Не для чужих ушей. Ну и…!

Не знаю, чем бы наш разговор закончился, но тут в дверях появилось чудесное видение. Я по-идиотски заулыбался. Сашенька подарила мне прелестную улыбку, а у командиров лишь спросила недоуменно:

— А вы почему еще здесь? Иван Алексеевич с тренером ждут вас в спортзале.

И такая уверенность в командирский корпус светилась в ее глазах, что Кузьмин только крякнул и встал.

— Ну и чего ждем? — буркнул он. — Приказа не слышали, что ли?

А потом повернулся ко мне:

— Дед, ты в команде.

Меня охватила тихая паника, и если бы не Александра, я бы сразу сбежал. Вот и выступай после этого с инициативами!

Зеленый пояс Города — волшебное создание. Между двумя крепостными стенами-домами сплетались неожиданно просторные аллеи неузнаваемых деревьев, иногда напоминавших пальмы — это в континентальной Сибири. Альпийские горки, ручейки и мостики, цветники и лужайки, гранитные глыбы, образующие лабиринты, песчаные дорожки — и всегда что-то цветет, манит тонкими щемящими ароматами. Создавший это чудо — гений. Гений, влюбленный в Город. Профессор Нецветаев, истеричный вздорный старикан, уживается только с Дедом — потому что Дед уживается со всеми. Как сможет жить профессор, потеряв Город? Здесь же душа его, вот же она поет в цветах и травах, жаль только, что никто этого не замечает…

Командиры проявились на дорожке из теней и бликов заходящего солнца. Я искал их, а они, очевидно, меня — но у них-то в помощниках Информаторий, полуразумное работящее создание с глазами по всему Городу. Еще одно воплощение какого-то гения. Кто вложил в него душу? Вряд ли успею узнать.

Я разглядывал командиров и кривился от щемящей боли. Ведь это юность моя шла навстречу. И я мог бы стать таким же. Если б по протекции влиятельных родителей попал в закрытое военное училище, как Кузьмин. Или если б родители мои были профессорами-лингвистами, обожающими своего единственного талантливого сыночка, как у Чученова. Или если б природа наделила меня непробиваемым хладнокровием Гафарова и его звериной силой. Если б… но жизнь не пользуется этим союзом.