Евгений Войскунский: Полноземлие

В Селеногорске, когда мы вылезли из скафандров, Тина Воробьева бросилась ко мне. Мы обнялись.

— Безумно рада тебя видеть, — сказала она.

— И я рада…

Тина была все такая же — хрупкая, тоненькая, белокурая. Только вот под глазами у нее появились припухлости.

В институтские годы (Тина окончила профилактический факультет, а я — лечебный) она отличалась прекрасной памятью. На сессиях она, вздернув тоненькие брови и глядя куда-то вверх, почти дословно пересказывала тексты учебников. Тина мне казалась замкнутой и несколько анемичной. С тем большим изумлением следила я в последние годы за ее неожиданным взлетом, за интересными теоретическими работами, которые выдвинули ее в число видных космогонистов. Так бывает: готовится человек к одной профессии, а проявит себя в совершенно другой.

— Мы с Германом часто тебя вспоминаем, — сказала Тина. — Почему ты за столько лет ни разу не прилетала на Землю?

— Я прилетала в прошлом году. В Ленинград.

Тина укоризненно развела руками:

— И не дала нам знать о себе! Как не стыдно. Марта…

— Она зазналась, — услышала я за спиной и, обернувшись, увидела Германа Скрипкина.

— Здравствуй, Марта Роосаар, — сказал он, как мне показалось, подчеркнуто. — Здравствуй, лунный доктор. Как поживаешь?

— Хорошо, — сказала я.

— Рад слышать. Постоянно находиться в обществе Доли — завидная доля. — Он засмеялся. — Я уже не говорю о таком светиле астрофизики, как старик Шандор.

Я хотела ответить, что их общество вполне меня устраивает, но тут бурей налетел Костя Веригин.

— Герман, дружище! — закричал он. — Хватай под мышку свою светлую голову и пойдем смотреть, как образуются звезды. Тина, идемте!

Они помчались в обсерваторию, к большому инкрату…

Селеногорск — это в сущности длинный и узкий коридор, ведущий в круглый зал обсерватории; по бокам коридора — клетушки комнат, радиорубка, столовая, библиотека. В эту-то библиотеку и втиснулось население городка вместе с гостями.

Вначале все было довольно чинно. Веригин сделал сообщение. Он торопился, глотал слова и быстро набрасывал указкой-лучом на экране цифры расчетов.

Потом Шандор Саллаи вознес над собранием свою великолепную седую голову. Насколько я поняла, смысл его слов заключался в следующем: теперь можно считать доказанным, что тау-частицы являются основным носителем огромной энергии, сосредоточенной в ядре Галактики…

Вдруг раздался язвительный голос Германа:

— Не вы ли, товарищ Саллаи, утверждали, что в нашей Галактике не существует условий для возникновения частиц столь высоких энергий?

— Да, — сухо ответил Шандор, — раньше я так полагал. Но я не делаю фетиша из своих взглядов.

— Не надо, Герман, забывать, что именно Шандор Саллаи открыл семнадцать лет назад тау-частицы, — сказал Веригин.

— Этот отрадный факт общеизвестен. — Герман порывисто поднялся. Волосы над высоким его лбом странно торчали вперед и в стороны, худое лицо казалось перечеркнутым длинной линией рта. — Но с тех пор, — напористо заговорил он, — Шандор Саллаи не внес в астрофизику ни единого бита информации. Понадобился катаклизм в созвездии Стрельца, чтобы вы тут очнулись от семнадцатилетней спячки…

— Спячки? — пророкотал мощный бас Виктора Доли. — Да вы что, товарищ Скрипкин? Тау-излучатели — это, по-вашему, спячка?

— Я имею в виду теоретическую мысль, а не героические потуги практиков. Сплошная цепь ошибок и заблуждений, начатая Шандором Саллаи…

Тут поднялся такой шум, что и передать не могу. Я просто не узнавала ребят. Доля, уставив на Германа палец, кричал, что привык разговаривать с учеными, а не с ветхозаветными прокурорами. Свен Эриксон заявил, что пописывать бойкие статейки в журналах, конечно, легче, чем годами сидеть у большого инкравизора.

Я смотрела на Тину. Она молча сидела между Германом и Эриксоном, скрестив руки на груди, и, часто моргая, глядела на графин с водой. Она не вмешивалась в спор — и правильно делала.

Старый Шандор вдруг пошел к выходу. Я встревожилась и выскочила за ним в коридор.

— В чем-то он прав, — сказал Шандор, принимая из моих рук стакан с экстрактом криногена, — но этот его тон…

Он не договорил и залпом осушил стакан.

Вечером в медпункте я обрабатывала раствором очередной синяк на лодыжке Володи Лермана. Вдруг распахнулась дверь — на пороге стоял Скрипкин.

— Ты занята? — спросил он.

Я познакомила его с Володей.

— Читал вашу брошюру о селеногенных породах, — сразу сказал Герман. — Любопытно. Впрочем, мысль о «сонных микроорганизмах» высказывал еще десять лет назад Стаффорд Хаксли.