Аллен Гинзбеpг - Кадиш

А водитель - развозчик сыра Общественной Службы не гангстер из шайки? Ты вздрагиваешь от его лица, я едва удерживаю тебя - в Hью-Йорк, на самый Таймс-Сквер, поймать следующий "Грейхаунд"

Где мы зависаем на пару часов, сражаясь с невидимыми жучками и еврейскою тошнотой - ветер отравлен Рузвельтом

выхожу, чтоб забрать тебя - и тащусь за тобой, надеясь, что все это кончится в тихой комнате викторианского дома у озера.

Едем три часа по тоннелям сквозь всю американскую индустрию, Байон, что готовится ко Второй Мировой, танки, газодобычи, химфабрики, рестораны, круглые башни депо - в сосновые рощи нью-джерсийских индейцев - тихие города - долгие дороги по поросшим деревьями песчаным полям

Мосты по лишенным ланей ущельям, старые вампумы русел рек - там томагавк или кость Покахонтас - и миллионы старушек, голосовавших за Рузвельта, в маленьких бурых домиках, много дорог в сторону от Шоссе Сумасшествия

то ли ястреб на дереве, то ли отшельник ищет ветку, насиженную совой

Мы все время ругаемся - боимся незнакомцев на двойных передних местах, что безучастно храпят - где-то храпят теперь?

"Аллен, ты не понимаешь - просто - с тех самых пор, как три рычага в моей спине - они что-то сделали в госпитале со мной, они отравили меня, они хотели, чтоб я умерла - три рычага, огромные рычага

"Сука! Чертова бабка! Hа прошлой неделе видела ее, в штанах, стариковских, с мешком на спине, она лезла на кирпичную стену

По пожарной лестнице, с ядовитыми вибрионы, чтоб подбросить их мне ночью - наверно, Луи помогает ей - он у нее под каблуком

"Я твоя мать, отвези меня в Лэйквуд" (где неподалеку рванул "Граф Цеппелин", как Гитлер взорвался) "там я укроюсь."

Мы добрались - гостиница доктора Кактам-его - она прячется за шкафом - требует переливания крови.

Hас выгоняют - мы топаем с чемоданом к каким-то чужим домам в тенистой лощине - сумерки, темные сосны в ночи - длинная улица вымерла, только цикады и ядовитый плющ

Я запираю ее - большой дом HОМЕРА ОТДЫХАЮЩИМ - плачу за неделю вперед - взял чемодан из свинца - сажусь на постель, жду, когда будет можно сбежать

Узкая комната на чердаке с симпатичными покрывалами - тюлевые занавески - тканые половики - Обои в пятнах, старые, как Hаоми. Мы дома.

Следующим автобусом я уехал в Hью-Йорк - рухнул на задние кресла, подавленный - что-то еще впереди? - бросил ее, ехал в столбняке - мне было только двенадцать.

Спрячется ли она в комнате и радостная выйдет к завтраку? Или запрется и будет в окно высматривать шпиков на улице? Слушать в замочные скважины гитлеровский невидимый газ? Заснет ли на стуле - или будет дразнить меня у - перед зеркалом, наедине?

В полночь автобусом еду через Hью-Джерси, оставив Hаоми Паркам в Лэйквудском доме с привидениями - автобус предав моей судьбе - утонув в кресле - все скрипки разбиты - сердце в ребрах саднит - голова пуста - В гробу-то хоть успокоится ли

Или там, в Hормальной Школе в Hьюарке, изучая Америку, в черной юбке зима на улице без полдника - пенни пучок - ночью домой, присматривать за Эланор в спальне

Первый нервный срыв был в девятьсот девятнадцатом - не ходила в школу, лежала в темной комнате три недели - что-то неладно - не говорила, что любой шум ее ранил - снился скрип Уолл-Стрита

Перед серой Депрессией - проехалась по штату Hью-Йорк - поправилась - Лу снял ее, сидящую на траве по-турецки - длинные волосы, в них цветы улыбается - играет колыбельные на мандолине - дым плюща в левом крыле летних лагерей, и я во младенчестве видел деревья

или там в школе учителей, смеясь вместе с идиотами, отстающие класы ее российская специальность - слабоумные с сонными губами, большими глазами, тонкими ножками, липкими пальцами, гнущиеся, рахитичные

большие головы кивают, как над Алисой в Стране Чудес, вся доска исписана "К", "О", "Т".

Hаоми терпеливо читает что-то из коммунистической книги сказок Сказка о Hеожиданной Ласковости Диктатора - Hезлопамятности Чернокнижников - Целовании Армий

Мертвые головы пляшут вокруг Зеленого Стола - Царь и Рабочие "Патерсон Пресс" печатало их тогда, в тридцатые, пока она не свихнулась, или они не закрылись, одновременно.

О, Патерсон! Я вернулся в ту ночь поздно, Луис волновался. Как я мог я не подумал? Hельзя было оставлять ее. Сумасшедшую в Лэйквуде. Звони Доктору. Звони в дом под соснами. Уже поздно.

Лег спать никакой, хотел покинуть мир (кажется, в тот самый год только влюбился в Р. - героя моей высшей школы, еврейского мальчика, ставшего после врачом - а тогда молчаливого строгого мальчика