Юрий Бархатов: Подобно дафниям

— Удивительно тусклое солнце. Даже для августа. Можно смотреть прямо на него и ничего не ощущаешь.

— Это все смог. Сейчас еще ничего, а вот бывают дни, так и вообще солнца не видать. Если еще и тучи, то вообще, хоть фонари включай — темнота. Не местный, сынок?

Павел несколько запоздало сообразил, что, похоже, произнес свою последнюю мысль вслух. Он огляделся в поисках нежданного собеседника.

— Не местный, говорю?

Напротив сидел лысый старик с кошелкой и улыбался во весь свой беззубый рот. Именно он и разговаривал с Павлом, поскольку в салоне больше никого не было. Выходной день и ранний час — то самое солнце только что поднялось из-за горизонта и лишь изредка мелькало среди многоэтажек. Потрепанный годами, но все еще способный передвигаться без посторонней помощи автобус неторопливо катил по пустынным улицам, оставляя за собой шлейф густого черного дыма.

— Я впервые здесь, — сказал Павел, — но, кажется, что я тут жизнь прожил. Все маленькие провинциальные городки похожи друг на друга. И ничего в них не меняется. Этакие островки стабильности. Ничего их не берет — ни войны, ни революции, ни катастрофы.

"Может, потому, — подумал он уже про себя, — Надя сюда и переехала".

— Это верно, — немного помолчав, согласился старик и с важным видом кивнул. — Всегда тут было тихо и спокойно. Никаких беспорядков. Последний раз, помню… да вот война-то была одиннадцатого года…

— Тридцатисекундная война, — подсказал Павел.

— Вот-вот!.. Тогда какой-то спутник там чуть на нас с небес не навернулся. Хе! Грохоту было… Кратер-то вон, сразу за дачами, — старик кивком указал направление. Павел проследил за его взглядом, но не обнаружил ничего интересного, кроме огромной рекламной голографической проекции — перевернутой трехгранной бутылки, подвешенной в воздухе между домами и извергающей из себя что-то зеленое и шипучее, — …А так больше ничего и не вспомнить. Тихо у нас. Потому, думаю, тихо, что никому не нужны мы… — Старик на время потерял интерес к разговору, лицо его приобрело отстраненное выражение.

Павел отвернулся к окну. Нет, вдруг подумал он, изменения происходят. Они слишком медленные, чтобы привлекать к себе внимание в бешеном ритме жизни мегаполисов, а здесь, в провинции, словно бы специально выставлены на показ. Разве во времена его детства кто-нибудь мог рассуждать о смоге, не обругав заодно правительство, мэра и местный комбинат? А небо тогда было гораздо чище. И войны не воспринимались забавными эпизодами в скучной жизни…

— А сам-то ты зачем к нам? — вдруг спросил старик.

— Я-то? — Павел пожал плечами, — К жене я приехал. Три года не виделись.

— Ага, — старик, похоже, чему-то обрадовался, — Ну, значит, встречи вам счастливой. Понятно теперь, зачем цветочки везешь… Освободился, значит?

— А?..

— Ну, — старик несколько смутился, — освободился… Из этих самых… мест. Я подумал… Ты извини, конечно, если что…

— Нет, все нормально. Но тут совсем в другом дело. Совсем в другом. — Но объяснять, в чем именно, Павел случайному попутчику не стал. По правде сказать, он и сам не знал многого… слишком многого.

Разговор сам собой прекратился, и лишь когда автобусная автоматика звонким женским голосом, еле различимым среди шума и потрескиваний объявила нужную Павлу остановку и тот пошел к выходу, старик вдруг спросил:

— А ведь ты, парень, не с вокзала едешь?

— Ну… нет, — не счел нужным отрицать очевидное Павел.

— И жилых домов тут в округе нет. Заводская это остановка. Разве что только… Жена у тебя, случаем, не в больнице лежит?

— Почти угадал, — произнес Павел с усмешкой, отдающей дань проницательности старожила, — но не в больнице. В родильном доме.

Как Павел и ожидал, старик среагировал весьма живо.

— В роддоме? Да, есть тут роддом… Погоди-ка! Чего-то я не понял… Ты говорил, что три года ее не видел, а она рожать собралась?

— Не слишком приятное положение вещей, верно? — еще раз усмехнулся Павел. Усмешка получилась довольно кислой.

Дежурная медсестра явно не была в восторге от раннего посетителя, оторвавшего ее от чашки кофе.

— Надежда Еремеева? Сейчас проверю. А вы кто ей будете?

— Муж. Я понимаю, что сейчас неприемное время и…

— Погодите, все потом, — дежурная придвинула к себе антикварного вида компьютер, — Так — Еремеева Надежда Степановна, поступила девятого ноль восьмого семнадцатого, отделение… Ой! Это же…