Наталья Годарова - Дерево и соло

НАТАЛЬЯ ГОДАРОВА

ДЕРЕВО И СОЛО

1

Я никогда не любил комнатные цветы. Но это было дерево - неизвестное, вечнозеленое,- похожее на цветок тем, что нашло пристанище в глиняном горшке, а деревья я как-то привечал, выделяя из безразличной, в общем-то, природе. Из-за запотевшего стекла количество веток, которые я воспринимал как отдельные цветки, казалось большим, чем на самом деле - они переплетались,смешивались, превращались ближе к сумеркам в густую, темную, почти неразборчивую массу. Они - "цветы" дерева - обитали в незнакомом доме за стеклом невысокого окна, где подоконник был вровень с моим плечом и, возвращаясь каждый вечер с утомительной работы тропой случайных прохожих, я замедлял шаг и произносил про себя: " Добрый вечер ", не называя при этом объект обращения. Да и к кому я мог обратиться - к дереву, цветку, неразборчивой массе? Иногда после этой фразы, слышимой и необходимой только мне, я задерживался в волокнистом свете люстры. Сочетание влажного оконного стекла, сжавшего корни растения и электрического света, мгновенно проникавшему повсюду без промаха, вызывало внезапную пронзительную тревогу, непонятно к чему относящуюся. И я опасался следующего шага - шага к влекущему меня дому, шага от дома, шага мимо дома ... Я знал, что опасаюсь не за себя. Сильный и хрупкий аромат Дерева, который я угадывал сквозь стекло, не должен был смешиваться с обычными запахами: моим - аптечным, - и чужими, что собрались в складках моей одежды за долгий день: запахами сигаретного дыма, духов, незначимых слов, других - оболгавшихся - цветов - заложников канцелярских кабинетов. Мне хотелось говорить в своих мыслях " Добрый вечер "все тише, чтобы не задеть в себе самом ни одной струнки, только мне необходимой и слышимой здесь все было поставлено на карту, все могло прозвучать диссонансом. Здесь можно было умереть в бою с нарушителем границы Дерева - сладкой смертью стража. Но это был не мой путь. Я просто желал Ему хорошего настроения - неизменно, несгибаемо. И уходил, простояв под окнами не более минуты, желая еще не привлечь внимание хозяев. Или желая его привлечь. Я не знаю. Слишком велика была моя радость (и откуда она взялась - такая невыдержанная, диссонансная?), когда за приоткрывшейся створкой возникла высокая, прямая фигура - это был взрослый человек с сердцем ребенка, а потому пол его был неважен - и рука изысканно тонкая, с сильными и хрупкими пальцами протянула прозрачный целлофановыйпакет, куда был уложен некоторое время назад большой "цветок" - саженец заветного Дерева, отделенный от их общего корня специально для меня. Я не сумел загасить кипучую радость, только мне, впрочем, необходимую и слышимую, и это, как видно, послужило причиной тому, что стекло нечаянно вывалилось, хотя створкой вовсе и не хлопнули, а всего лишь неловко выпустили из рук, позабыв о сквозняке. Ринувшись наружу, стекло распадалось дольше обычного, словно продлевая мгновения, на которые происшествие вырвало меня из будней, а после плотно усеяло осколками границу между мной и Деревом, что осталось в доме неповрежденным, все тем же - не близким и не далеким... И виноват был в конечном итоге сквозняк это отразилось в прощальной учтивой улыбке хозяина. Да, я, - это известно лишь мне. И еще я знаю, что в дом ворвалось дыханье улицы, и ветер нестройной доброжелательности перевернет там все вверх дном. Но осколки в сумерках - наместники звезд на Земле. Узнавший про это последует дальше разутым. Не помню, куда понесли меня ноги. Тревога и радость стали слишком размашистыми, чтобы я мог ощущать направление. Если бы не наросты грязи на обуви, я шел бы и шел налегке за нырнувшим в ночь городом, шарахаясь от псов, уснувших в его переулках, прислушиваясь к уходу голосов и шагов, уже наполовину не будничных. Их было все меньше - чужих голосов. И страх за Дерево немного отпустил меня. Я вынул саженец из пакета, который бережно держал до того у сердца. Таким несносным было мое сердце в своем неритмичном биении, что рука с пакетом во всю дорогу отстранялась от грудной клетки, другая же рука - прикрывала саженец полой куртки, не касаясь его. Теперь, умерив себя, я наконец разглядел в свете уличного фонаря колеблющийся в руках неплотный зеленоватый ствол обхватом в большой палец, изгибистые ветки со множеством сочных, мясистых листьев, спутанный широкий корень, сильно усеченный привыкапывании. Ничего особенного не было в этомрастении - при скрупулезном рассматривании.