Владимир Бровкин: Корова на Луне, Призрак ущелья Анны [Сборник]

— Как зовут?

— Никита Иванов.

— Не повезло тебе, парень, — прошептал врач. — Хозяева пещер ненавидят евреев, негров, русских и коммунистов.

— А вы?

— Мое имя Майкл Москун. Я сам пленник.

— Не понял. Объясните.

— Можно и объяснить. Ты что-нибудь о «Храме народов» слышал?

— Кое-что.

— В начале века организация «Храм народов» зафрахтовала несколько космических кораблей и переселила на Марс всех своих членов. Я — один из них: Здесь мы построили поселок и создали коммуну.

— Но ведь Нью-Джонстаун погиб.

— Да. Поселок погиб. Но многие жители его уцелели. К тому времени мы уже завершали приспособление карстовых пещер под постоянное жилье. Загерметизировали их, построили тамбуры, смонтировали установки, вырабатывающие кислород, соорудили теплицы, животноводческие фермы. Короче, создали вполне нормальные условия для жизни. В момент ракетного удара по поселку сотни коммунаров работали в пещерах. Они не пострадали. Мне удалось выходить и нескольких раненых, доставленных из поселка после нападения.

— Ничего не понимаю, — пробормотал я. — Что за метаморфозы: коммуна и вдруг… портрет Адольфа.

— Прежде на том месте висел портрет творца «Храма народов» Джима Джонса. Фашистские ублюдки сожгли его и повесили портрет своего идола.

— Но откуда они взялись? Как попали сюда?

Майкл Москун тяжело вздохнул.

— Экипаж корабля, напавшего на Нью-Джонстаун, не погиб. Верно, корабль разбился. Нам удалось подбить его. Но экипаж успел высадиться на шлюпках. Коварством и хитростью неонацисты проникли в пещеры, овладели ими, истребили почти всех мужчин и стариков. Из наших женщин они выбрали себе в жены белых. Наших детей превратили в рабов. Теперь здесь две касты: избранные и мы, рабочий скот. Избранные — это захватчики и их отпрыски. Рабочий скот — это оставшиеся в живых коммунары и их несчастные дети.

— Почему захватчики не убили лично вас, Майкл?

— Меня они долго истязали, но оставили все же в живых. У них не оказалось своего врача.

— Стоило ли ради всего этого удирать на Марс? Могли бы создать коммуну и на Земле, — сказал я, вздохнув.

— Создавали, — горько усмехнулся врач. — Наши предки. В Гайане. В семидесятых годах прошлого века. Тогда жив еще был святой Джим Джонс. Коммуна называлась Джонстаун.

— И что?

— Скверно вы, молодой человек, историю знаете.

— Землянам сейчас не до истории. Что же произошло с Джонстауном в Гайане?

— Коммуну уничтожили наемники ЦРУ.

— Так, понятно. На Марсе почти все повторилось. Майкл, скажите…

Я не успел договорить.

В коридоре послышались шаги, дверь резко распахнулась, и в комнату ввалились трое детин в эсэсовской форме. Один из них — в офицерском мундире — резко обратился к Майклу Москуну:

— Ожил красный?

— Да, — тихо ответил врач.

— Прекрасно. Будет кого казнить.

Повернувшись ко мне, эсэсовец грубо спросил:

— Одевайся, комми. Тебя желает видеть наш фюрер.

— Но ему нельзя еще ходить, — возразил Майкл.

— Утащим за ноги, если понадобится, — заржал фашист.

— Позвольте, хоть укол поставлю. Обезболивающий, — взмолился врач.

— Ставь, только быстрее.

Майкл Москун вколол мне какой-то наркотик, достал из тумбочки кувшин с водой, тазик и полотенце, помог умыться и переодеться.

Минут десять меня вели по каким-то узким слабоосвещенным коридорам и лестницам. Ни одна живая душа при этом не повстречалась.

«Тайными ходами доставляют», — сообразил я.

Кабинет местного фюрера поражал размерами и роскошью. А сам фюрер оказался человеком невзрачным. Худой, старый, совершенно лысый, с черными кругами под глазами.

Он сидел за огромным двухтумбовым столом в кресле, больше похожем на трон. Черный, шитый золотом мундир, был ему немного великоват. А может, старик с годами усох?

Не вставая, фюрер долго рассматривал меня, потом знаком предложил сесть в свободное кресло напротив era стола.

Я сел.

Знаком же хозяин кабинета отправил сопровождавших; меня эсэсовцев за дверь.

— Кто ты? — спросил он меня.

Я назвал себя и перечислил все свои должности и полномочия.

— Военный комендант стройки? — удивился он.

— Да. А что?

— То есть другими словами, ты для своих здесь самый главный?

— До прибытия переселенцев, — уточнил я. — Потом изберут гражданские органы власти.

— И ты отдашь власть? — хитро прищурился фюрер.

— Разумеется.

— Без сожаления?

— Да.

Он помолчал немного, потом спросил:

— А что, родное мое американское правительство все еще лижется с Советами?