Уильям Беркетт - Спящая планета

Толпа быстро заполнила скамейки. Донован сел в стороне и закурил сигарету.

На лестнице раздался звук тяжелых шагов, как оказалось, это был полицейский. Он закрыл за собой дверь и быстро огляделся.

Его взгляд остановился на сигарете Донована.

Гаси бычок, — приказал он и пошел к приемнику.

Донован продолжал курить.

Коп, должно быть, затылком почувствовал, что ему не подчинились. Какой-то миг он, казалось, был в затруднении, потом сделал шаг вперед, а рука угрожающе потянулась к дубинке.

— Может, ты плохо слышишь? Я сказал: гаси сигарету.

— Я хорошо слышу. Но с какой стати я должен это делать?

— Выбрось его.

— Но…

— Никаких «но».

Полицейский отстегнул дубинку и ткнул ею в листок с правилами поведения в убежище, прикрепленный к двери:

— Видишь это? Я знаю их наизусть. Здесь сказано, что полицейский офицер, будь он на службе или нет, командует в любом убежище, где он найдет укрытие.

— Ну и что?

— То, что гаси бычок или схлопочешь.

В своем нынешнем настроении Донован был больше настроен схлопотать, но, принимая во внимание обстоятельства, сдержался. Сигарета потухла под его каблуком.

— Доволен, шеф?

— Желаешь поумничать, а? — Полицейский холодно окинул его взглядом.

— Вовсе нет, — возразил Донован, не дрогнув под его пристальным взором, — я просто интересуюсь, почему вы запрещаете мне это маленькое удовольствие. Вы ведь бросаетесь на кого попало, чтобы самому успокоить нервы, разве не так?

— Нет, — сказал полицейский не слишком твердо, — это не так.

— Тогда в чем дело?

— Просто я терпеть не могу, когда курят у меня под носом. А теперь заткнись!

Донован счел за лучшее промолчать.

Радио затрещало, и из него донеслось:

— Максимальная тревога! Максимальная тревога! Центральный контрольный пост в Канаде сообщает: три мощные волны нападения идут со стороны Юпитера. Повторяю, максимальная тревога! Первая атака инопланетян — через пятнадцать минут.

Над головами раздался жуткий грохот. Стены убежища слегка затряслись, все задрожало, с потолка посыпалась пыль. Люди замерли, ожидая новых взрывов.

Но все было тихо.

Смотритель поднялся на ноги (он инстинктивно упал на пол) и вытер пот со лба.

— Ну и ну! — выдохнул он дрожащим голосом. — Чуть не накрыло! Спорю, что в Лондоне не осталось ни одного целого стекла.

— Стекла можно заменить, — отозвался чей-то голос. — Я лично буду счастлив, если город остался цел.

— Я тоже, — подхватил другой.

Полицейский нахмурился:

— Вы не должны так говорить — нам не о чем беспокоиться.

Но его бодрая тирада была испорчена смачным зевком.

Донован повернулся к соседу:

— Он говорит, что мы не должны беспокоиться о таких вещах, как вражеские корабли, а под конец зевает, как больной бегемот. Что вы думаете…

Он так и не закончил фразу.

Его сосед, похожий на поросенка человечек, прижимавший свой потрепанный «дипломат» к помятому костюму, мешком сполз по стене. Его рот был полуоткрыт: поросеночек пребывал в стране сновидений.

Донован взглянул на полицейского. Тот цеплялся за опорную стойку, как будто она была соломинкой из пословицы, а он — тем самым утопающим. Затем страж порядка соскользнул вниз по стойке и раскинулся у ее основания. Теперь казалось, что он молится тошнотворной пятнадцативаттной лампочке, укрепленной под потолком.

Смотритель поднялся со своего места и без большого интереса посмотрел на лежащего по лицейского.

— Похоже, он чуть не упал, — сказал он слабым голосом. Потом зевнул.

— Вам не кажется это странным? — полюбопытствовал Донован.

Смотритель взглянул на него, по совиному хлопая глазами, сдвигая ладонью свой шлем все дальше и дальше назад, пока тот не свалился и не стукнулся об пол с резким звоном. Янтарная мигалка вспыхнула и погасла.

— Что вы сказали?

— Вы не думаете, что он потерял сознание? — начал Донован и осекся, так как новая волна рева двигателей пронеслась с севера и затихла на юго-востоке. Когда вновь воцарилась тишина, он услышал звук, которого раньше не было в убежище.

Храп.

Он присмотрелся к собравшимся, и озноб пробежал у него по спине.

Три четверти находившихся в убежище распростерлись на полу, либо прислонились к стенам, либо скорчились в самых невообразимых позах. Пока он смотрел, его глаза заслезились, и он энергично потер их. Воздух убежища вдруг показался невыносимо разреженным. Он снова моргнул. И снова. Казалось, что комната слегка закружилась.