Михаил Белов - Экспедиция инженера Ларина

Председатель судкома, пожилой инженер-электрик, постучал карандашом и открыл торжественное собрание; президиум занял место за столом, и слово предоставили Ларину.

— Сейчас, — начал он, — девять часов сорок пять минут. — Все взглянули на стенные часы: никто ещё не начинал доклада с точного определения времени. — В тысяча девятьсот семнадцатом году, — продолжал Ларин, — в девять часов сорок пять минут прогремел залп «Авроры» и началась новая эра в истории человечества…

Соболев подумал: почему бы всегда и всюду в этот день в девять сорок пять не дать по радио позывные и не начать вечер, как сегодня, именно в минуту, когда «Аврора» дала залп по Зимнему дворцу? Это же историческая минута, и она должна отмечаться торжественнее, чем двенадцать часов в канун Нового года.

После доклада Вершинин огласил приказ, в котором капитан поздравлял команду с праздником и объявлял благодарность морякам. В приказе особо отмечалась работа молодёжи, пришедшей на «Ураган» со школьной скамьи.

После самодеятельного концерта заскрипели стулья, и красный уголок освободили для танцев. Включили радиолу. Вальс. Капитан и Саша вышли в середину круга. Усков чётко отбивал каждый такт, чем вызывал дружные аплодисменты. С Лариным Саша танцевала вальс-бостон, с Соболевым — танго, с Новиковым — фокстрот. Приглашениям не было конца. Не успевала она дойти до своего места, как её тут же подхватывали.

— Закрутите девку, окаянные! — заревел Веригин и вышел в центр. — А ну-ка, Владимир, давай нашу русскую.

И пошёл, и начал боцман выкидывать кренделя, выбивать чечётку. Моряки заулыбались, стали притопывать ногами, бить в ладоши. Усков, глядя на расходившегося друга, вспомнил, как в молодости Кузьма лихо отплясывал перед Анфисой, а та, словно лебедь, плыла вокруг него. Боцман, выбивая чечётку перед Сашей, вдруг три раза топнул и замер, приглашая её в круг. Саша тряхнула головой и закружилась вокруг боцмана. Кончив плясать, Веригин отвесил ей глубокий поклон. Им долго аплодировали.

— Ну как, Иван Константинович? — спросил Ларин, наклоняясь к Ускову.

Тот улыбнулся в усы:

— Весело. Просто не помню, когда мне было так хорошо!

К ним подошла запыхавшаяся Саша, налила из графина стакан воды и залпом выпила. Снова зазвучала мелодия вальса.

— Сейчас вас будут атаковать, — улыбнулся Ларин.

— Я хочу с вами, — быстро поднялась Саша. — Не знаю почему, но мне сегодня очень весело.

— И мне тоже, — сказал он, касаясь талии девушки. — За последние два года я второй раз танцую. С вами легко танцевать. Я не отпущу вас теперь.

— И не отпускайте. Никогда не отпускайте, — прошептала она. — Знаете что, давайте сбежим…

Была весна.

Володя Данилов, сидя в подвешенной у борта люльке, старательно водил кистью по корпусу «Урагана». Марс лежал на краю палубы и, свесив голову, наблюдал за работой.

— Сейчас, Марс, сейчас… «Ещё одно, последнее сказанье — и летопись окончена моя…»

Солнце уже поднялось, но между ним и траулером высилась Никольская сопка. Потоки света, скользя над затенённой, затканной кисеёй утреннего тумана бухтой, окрашивали её в розовый цвет. Гавань медленно просыпалась. Рыхлые клочья тумана, поднимаясь над мачтами судов, таяли в небесной голубизне. По набережной протарахтела первая машина. Немного хриповатый, но удивительно приятный и задушевный голос пел:

Володя повернул голову и прислушался. Пели на «Сайре». В люльке стоял матрос с большой кистью в одной руке и малярным ведром — в другой.

— Ишь, чертяка, заливается, — усмехнулся Данилов.

Он дописал последнюю букву и, чуть-наклонив рыжую голову набок, посмотрел на свою работу, потом притянул верёвочный трап и, ловко перебирая ногами, спустился в шлюпку.

Марс заскулил.

— Я сейчас, — обернулся к нему Данилов. — Взгляну только. Со стороны виднее, сам понимаешь…

Но Марс не хотел понимать. Едва шлюпка отошла от «Урагана», как он спрыгнул в воду и поплыл.

— Вот дуралей, — смеялся Данилов, помогая Марсу подняться в шлюпку.

Отъехав метров двадцать, Володя посушил весла.

Корпус «Урагана» ещё во время зимней стоянки был окрашен чёрной блестящей краской. На этом фоне особенно контрастно выглядела новая белая надпись: «Коммунистический экипаж».

Лицо Данилова расплылось в широкой довольной улыбке.