Александр Сивинских - Зверь с той стороны

Я мог, но не сознался. Поделом ему, злорадствовал я. И не говорите мне, думал я, что все псы попадают в рай. Тотошке уготована дорога в собачьи тартарары, убеждён. Где черти, обличьем вылитые коты, отгоняют лохматых грешников от ржавых мусорных баков со скудными дурнопахнущими объедками, окатывая кипятком; хлещут по морде свёрнутыми поводками и перчатками; вешают на шеи тяжеленные ледяные цепи и пинками выгоняют на непогоду. Где несмолкающим громом звучит: "Нельзя! Сидеть! Фу!" Где скачут блохи размером с лягушку и никогда, никогда не появится ни один Хозяин!

"Господи, Тотошка — опасен! — восклицала тем временем сквозь слёзы Юлечка. — Чушь! Я Сёме за это всё лицо расцарапала. Жаль, псину уже не воротишь. Поживу пока у тебя. Ты не возражаешь?" Последние слова она проговорила, прочно устроившись с ногами в любимом (потому как единственном) моём кресле и прихлебывая мой недопитый апельсиновый сок. "Вообще-то мне не свойственно разрушать семьи. А уж к Семёну Аркадьевичу я отношусь более чем хорошо. Не то, что к покойному Тотошке. И мне не хотелось бы…" — попробовал я возразить. "Вздор! — перебила она. — Не бери в голову. Я к тебе отнюдь не навсегда. А Сёме, в его возрасте, полезно чуть-чуть взболтать эмоциональную сферу. Это омолаживает, это бодрит. Наконец, это укрепляет любовь! К тому же, если ты так щепетилен, мы можем спать раздельно".

Щепетильности мне хватило на неделю.

Вру. Меньше.

А познакомились мы при довольно необычных обстоятельствах.

Всю жизнь меня любили женщины и собаки. Особенно собаки. Кстати, взаимно. Иногда я думал, ласково трепля за уши какого-нибудь цепного волкодава, что сумею пройти насквозь какую угодно свору самых злобных, самых вымуштрованных псов-убийц совершенно без проблем. Разве что лицо и руки будут собачьей слюной измазаны. А тут…

Бежал это я как-то по стадиону в компании десятков граждан, совершающих вечерний оздоровительный моцион, дышал полной грудью, думал только о хорошем… и вдруг на меня набросился оскаленный ризеншнауцер. Физкультурники врассыпную, женский визг, разнополый мат, рычание взбешённой твари и клацанье зубов. Сквозь намордник, слава Богу. Подбегает хозяйка, пса оттаскивает, едва не плача. "Тотошка, ты что, с ума сошёл? Ой, простите, не знаю, что с ним. Всегда такой милый был, спокойный. Правда, сюда мы недавно переехали, может быть, у него стресс от смены места". Я осмотрелся, заметил, что кроме испачканных одежд никаких последствий схватки нету, а хозяйка — ничего себе, и сказал, полный великодушия: "Бросьте волноваться, сударыня, со мной всё в порядке. Стресс у животного, чего уж не понять. Но, чтобы не провоцировать его на новые выпады в мою сторону, уточните, пожалуйста, в котором часу с ним гулять собираетесь? А я уж сменю расписание пробежек. Для физкультурного народа наша с ним ежевечерняя борьба была бы, конечно, отменным развлечением. И посещение стадиона возросло бы, наверное, многократно. Да только нам-то с вами какой с того навар?"

Но она решила по-другому. Дескать, если я у них дома побываю, Тотошка вмиг поймёт, что имеет дело с новым другом семьи, и облагоразумится.

Побывал я у них дома. С мужем её, Семеном Аркадьевичем, тепло познакомился. Отличный дядька. Сорок шесть лет, жены старше ровно на двадцать. Носат, бородат, самую малость пузат. Жизнелюб. Остроумен, эрудирован энциклопедически. Хирург-полостник, страстный турист и байдарочник. Неплохой исполнитель собственных, очень неплохих, песен под гитару.

"Уговорили" мы под туристские песни бутылочку «Кинзмараули» и даже определили общих знакомых, поразившись по традиции, сколь тесен мир. Чтобы не быть в долгу, пригласил их в гости и я. Ну, а потом постарался более не навязываться — больно уж откровенно на меня стала Юля поглядывать. С этаким легко идентифицируемым интересом. Как бы прицениваясь. И прицеливаясь. А Семён Аркадьевич — он ведь тоже не слепой и далеко не лопух.

Я, понятно, решил, что мне такие приключения ни к чему, чтобы с мужней женой шашни водить; да и сменил время пробежек. А заодно стадион.

Квартиру только не сменил.

Вот Юля и взяла меня прямо в берлоге и прямо за то самое место, которое силой назад вырывать — себе дороже. Решила всё самостоятельно, в одностороннем порядке. Что поделаешь — женщина независимая. Огонь-женщина. Во многих смыслах. Меня это чуток обескураживает, но претензий я, в общем, не имею. Мне, как всякому уважающему себя мужчине, владение такой норовистой лошадкой самолюбие греет.