Array Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 № 5

Что до меня, то я работал в основном дома, ведь подготовка к съемкам — дело жутко хлопотное, надо учесть тысячи мелочей. Хотел выкроить время и связаться с Лейлой, а в итоге она позвонила сама.

— Привет, Барри.

— Привет, Лейла.

Выглядела она неважно. Собравшись с духом, я спросил:

— Как он?

— Опять ушел, — ответила она устало. — Я позвонила в полицию, но что они могут?

— Ничего, вернется, — пообещал я. — Как обычно.

— Да… Но когда-нибудь он вернется в гробу.

На это мне сказать было нечего. Зато у Лейлы всегда есть что сказать.

— Правда ведь, если это случится, ты не слишком расстроишься? Пока он жив, существует риск, что однажды свалится как снег на голову и омрачит твое безбедное существование…

— Лейла…

— Желаю не скучать в компании звездных друзей. А я буду сидеть и ждать, когда мне сообщат, что сын, тобою изувеченный, теперь уже на самом деле мертв.

И она демонстративно отключилась.

С Лейлой я познакомился в Денвере на Фестивале маленьких людей Америки. Она зажигательно отплясывала с группой юных карликов на ежегодном балу. Взлетающая юбка, голый живот, рыжие волосы, голубые глаза… Исполненная энергии до кончиков ногтей, мне она показалась самой красивой девчонкой на свете. Я был на семнадцать лет старше, и вся фестивальная публика относилась ко мне с пиететом. Как же, важная фигура — помощник кандидата в мэры Сан-Франциско! Умный, успешный, с иголочки одетый. Подающий надежды гном, короче говоря.

Через полгода мы поженились. А еще через шесть месяцев, когда я с головой увяз в выборах губернатора, Лейла сподобилась внезапно забеременеть.

У двух карликов двадцатипятипроцентная вероятность родить ребенка с нормальным ростом, пятидесятипроцентная — произвести на свет карлика, двадцатипятипроцентная — заполучить отпрыска с двойным доминантным синдромом; такой младенец очень скоро умрет. Мы с Лейлой эту статистику обсуждали редко, поскольку рассчитывали на оплодотворение ин витро [30] Оплодотворение вне организма. — сей метод допускает отбор лучших эмбрионов, поэтому для карликов он оптимален. Но Лейла что-то напутала с противозачаточными таблетками. О своей беременности она узнала сразу, и еще до того, как зигота прикрепилась к стенке матки, анализ показал, что у плода «здоровый» ген FGFR3.

От такой новости я пришел в ужас.

— Я не хочу ребенка с нормальным ростом! — заявил я Лейле. — Не хочу, и точка!

— А я не хочу делать аборт, — возразила она. — Не то чтобы принципиально против… Будь такая возможность, легко бы согласилась, но ты пойми, Барри: я не могу! Он для меня уже ребенок. Наш ребенок. Да почему нельзя иметь нормального, что в этом такого?

— Что такого? — Я повел вокруг рукой, в нашем доме все — мебель, бытовые приборы, даже дверные ручки — было приспособлено для нашего роста. — Да ты оглянись! А кроме того, Лейла, есть же и нравственный аспект. Благодаря оплодотворению ин витро все меньше рождается таких, как мы. Общество укрепляется во мнении, что быть карликом — это неправильно. Меня такая ситуация не устраивает, и я не буду ее усугублять. Это политический вопрос, если на то пошло. Хочу ребенка-карлика!

И я ее убедил. Тогда ей было двадцать, а мне аж тридцать семь, и в политике я играл не самую последнюю роль. К тому же она меня любила. Не хватило ей проницательности, не догадалась она, почему я на самом деле боюсь обзавестись нормальным сыном.

Потому что к семи годам он сравняется со мной в росте. Потому что управлять им будет невозможно. Потому что он неизбежно начнет презирать и меня, и свою мать.

Все же Лейле очень не хотелось делать аборт. Поэтому я ее уговорил лечь в английскую клинику соматической генотерапии.

Я тогда слепо верил в науку. Соматическая генотерапия — дело новое, но результаты уже впечатляли. Английская генная инженерия ушла далеко вперед, и заинтересованный люд со всего света потек в Кембридж — связанные с этим великим университетом частные фирмы включали и выключали гены утробного плода, не вынимая его из материнского чрева.

Но такая процедура осуществима лишь в течение недели, максимум десяти дней после зачатия.

В организме карлика изменен ген FGFR3, ответственный за рост костей. Я надеялся, что коррективный ретровирус вызовет мутацию этого гена в столь малом массиве клеток, как наш будущий сын.

Но кембриджская клиника биотехнологий подобными вещами не занималась принципиально.

— Мы уничтожаем болезни, а не создаем, — объяснили мне.