Array Журнал «Если» - Журнал «Если» 2010 № 5

Когда я закончил разгрузку, папа потрепал меня по спине — редкое прикосновение, даже в перчатках — и велел мне заняться деревьями в непосредственной близости. Сам он собирался отогнать грузовик на другую сторону рощи и обработать дальние растения. Я с пониманием кивнул. Миссис Блондхейм, фанатичная городская старуха, содержавшая эту рощу на свои деньги, на прошлой неделе пожаловалась, что в парк пробрались два терновых смертника. Она хотела, чтобы их убрали. Убивать терновые деревья мне было не по душе, поэтому такими делами занимался отец.

После того как он отъехал, я рассыпал мульчу вокруг древесных стволов и понес полные мешки подальше в рощу, пока вокруг не оказались одни только серебристые стволы, ветви и шипы. Все деревца поднимались примерно на два метра от земли. Где-то в середине рощи я случайно коснулся дерева, и шип пронзил рубашку. Со мной немедленно поздоровалась Джекки, симпатичная девятилетка, ставшая терном несколько десятилетий назад. Туманный характер ее мыслей сразу поведал мне о том, что с ней никто не разговаривал много лет. Не желая показаться грубым, я не отнимал кровоточащей руки, поддерживая беседу.

— А ты не видел поблизости мою куклу? — спросила она. — Мама дала мне ее, когда в последний раз приходила сюда.

Я не знал, что сказать. Как объяснить ребенку, который не может вырасти или просто перемениться, что ее мать давно умерла? И что кукла существовала только в памяти этой женщины и без нее найти игрушку не представлялось возможным. Но нас связывал шип, и на кратчайший миг Джекки поняла мои мысли.

— Моя мама не умерла, — возмутилась она, прежде чем накопленная временем статика вернула ее к знаниям той девчушки, какой она была в свои девять лет и несколько мгновений назад. — Так ты не видал мою куклу? — переспросила она с невинной интонацией в голосе.

— Нет, — ответил я мягким тоном. — Но я поищу.

Отняв руку от шипа, я стер кровь, прежде чем возвратиться к работе.

Во время ланча я сидел в сердцевине рощи и жевал сэндвич. Под ветром серебряная листва соседних деревьев нашептывала тысячью просительных шепотков, но я не испытывал желания говорить с кем-либо из них. Я подумал, что можно бы сходить к дереву мамы, но решил подождать конца рабочего дня — на тот случай, если вдруг появится миссис Блондхейм. Мама стала терном, когда мне исполнилось девять. И хотя у нас не было денег, чтобы поместить ее в такую шикарную рощу, мысль о том, чтобы перенести ее терн сюда, терзала меня. Папа пытался объяснить мне, что мама умерла, что терновник — просто эхо ее души. Однако я все канючил без остановки, пока наконец он не договорился с миссис Блондхейм, чтобы та срезала ему зарплату, но поместила у себя мамино дерево. В то время я был в восторге. Но теперь не знал, правильно ли поступил.

Еще я все думал о людях, запустивших этот вирус. Несколько фанатиков, подобных миссис Блондхейм, все еще превозносили создателей генетического вируса, подаривших нашему миру красоту и вечную жизнь. Большинство, впрочем, проклинало их — как обыкновенных террористов. Какими бы ни были их намерения, зараза эта полностью ликвидировала один из самых важных компонентов человеческой культуры — прикосновение. Почти 90 % всех людей несли в себе вирус, хотя он активировался только в том случае, если ты прикасался к человеку, обладающему той же самой комбинацией штаммов. Поскольку вирус то и дело менял варианты, подобно бешено вращающемуся замку, шансы прикоснуться к человеку, который превратит тебя в терн, были не слишком велики. Тем не менее человек, которого ты спокойно трогал сегодня, мог превратиться в неприкасаемого на следующий день.

Я подумал о Шоне. Невзирая на все лекарства отца, я изнемогал от желания прикоснуться к ней. Обнять. Поцеловать. Если мы поженимся, анализы могут указать на день-другой, когда мы сумеем прикоснуться друг к другу. Если она забеременеет от меня, то сможет без опаски ласкать младенца, пока будет кормить его грудью и разделять общую комбинацию штаммов, но мне подобные нежности запретят. Вероятно, однажды анализы покажут мне с моим ребенком, что мы имеем право обняться — как обнялись мы с отцом после смерти мамы.

Кончив обдумывать свою жизнь, я покачал головой. Люди, создавшие это проклятие, заслуживали худшего из всех видов ада, который только способно вообразить человечество.

Возможно, этого они и добивались.

К четырем я закончил работу, мы с папой поехали домой, и я старался не замечать кристаллическую пыль, припудрившую его штаны. Убивать терны было и ему не по душе, так что теперь отец, наверное, на весь вечер засядет в гостиной — смотреть старые фильмы и надираться виски.