Александр Горбовский: Амплитуда радости

Александр Горбовский

Амплитуда радости

Их было только двое на корабле. Все остальное место занимали приборы: навигационные устройства, улавливатели жизни, индикаторы эмоций, преобладающих на чужих планетах. А еще дальше, за глухой переборкой, не имевшей ни дверей, ни люка, помещался Великий Возлюбленный. Это оттуда, от него, исходил импульс, возвращавший солнцу его вторую и страшную молодость. Отлетев достаточно далеко, они наблюдали иногда, как мерцавшая точка чужого солнца обращалась вдруг в гигантский плазменный шар. В эти мгновения на планетах в безднах кипящей лавы гибло все, что могло называться живым. И должны были минуть многие миллионы лет, прежде чем в темных глубинах первичных океанов могла зародиться новая жизнь. Но, даже возникнув и прийдя к высшим формам, жизнь эта никогда не узнает о тех, кто существовал здесь до нее. О тех, кто был уничтожен волей этих двух существ, прилетевших некогда из глубин вселенной.

Два мегера считались оптимальным экипажем для корабля подобного назначения. Распластав свои членистые тела на полу каюты, они наблюдали, как на экране быстро рос чуть сиреневатый туманный шар чужого мира.

- Под каким он знаком? - тонким голосом спросил Первый.

Пока Второй, перебирая прозрачными щупальцами, искал название планеты, диск вырос еще больше и занял почти весь экран.

- Не надо, - снова заговорил Первый. - Я вспомнил. Это мир под знаком Прерывистой черты.

- Будет пари? - прожужжал Второй.

Секунду подумав, Первый утвердительно закивал передней частью туловища.

- Синий Змей победит Желтого, - пропищал он.

- Желтый одолеет Синего, - возразил Второй.

В знак того, что пари заключено, они несколько раз потерлись кончиками скорпионьих хвостов.

Их путь в космосе подходил к концу. Пространство, отведенное для них, было уже исчерчено трассой их корабля, и планета, к которой подлетали они теперь, была из последнего ряда.

Повсюду, где только возможна жизнь, пролегали пути кораблей, похожих на этот. Среди великого множества дел, которые вершатся между звездами, не было дела более важного, чем то, чем заняты они.

Материя, этот слепой вихрь атомов, стремясь вырваться из небытия, избирает иногда ложный путь. Достаточно, если в первичной молекуле жизни атомы окажутся расположены чуть иначе, чтобы клеймо проклятия легло на все мириады последующих существ. Все живое в этом мире будет отмечено печатью страдания, ненависти и зла. Оболочка жизни, растущая на планете подобно опухоли, будет вбирать в себя все новую и новую материю, только для того, чтобы она клокотала от ярости, задыхалась от злобы, причиняла страдания или испытывала их сама. Вот почему благостно вмешательство, которое вернуло бы такой мир к его первичному небытию. Чтобы потом, снова поднявшись к жизни, он достал другую, более счастливую карту. Ибо материя становится живой для радости и ликования. Таков закон космоса. Они же, мегеры, вершители и судьи этого закона.

Изогнувшись всем телом. Второй положил щупальцу на клавиш, и экран погас. Чтобы решить участь этого мира, не нужно было знать, как он выглядит, какие существа обитают на нем. И уж совсем не имело значения, что на их языке название планеты обозначалось странным и непонятным словом "Земля". Совсем другое было важно сейчас, и именно это другое должно было определить исход всего.

Через секунду экран осветился снова. Это заработали датчики эмоционального настроя планеты. Множество струек, пульсируя, иссякая и наполняясь вновь, сливались в шевелящуюся широкую синюю полосу. В ней сходились все негативные эмоции этого мира - отчаяние и гнев, страх и тоска, все, чему было и чему не могло быть названия. Когда же полоса эта, хищно изогнувшись, - двинулась через широкий экран к противоположному его концу, навстречу ей поднималась уже другая, золотисто-желтого цвета. Но она была заметно меньше, и по мере того, как они сближались, движения желтой становились все судорожнее, все быстрее. Она отклонялась из стороны в сторону, словно пытаясь избежать встречи, но синяя всякий раз повторяла ее движение. Передние концы их неумолимо сближались, и когда между ними оставался лишь небольшой просвет, желтая метнулась было в сторону, но в то же мгновение синяя сделала прыжок, и концы их впились друг в друга, противоборствуя, как две разъяренные кобры.

Какое-то время, казалось, они замерли, но потом желтая стала отступать, сжиматься, а синяя толчками надвигалась на нее, заполняя собой все большую часть экрана. Струйки, синие и золотистые, питавшие их, продолжали мелко пульсировать и сходиться, но исход схватки был уже предрешен. Это был мир, где преобладали эмоции зла. Мир, подлежащий уничтожению. И там, за глухой переборкой. Великий Возлюбленный готовился уже сказать свое последнее и страшное слово.