Федор Чешко - Долина Звенящих Камней

Стрелять в ноги? Тонкое легкое копьецо убивает, попадая в живот, в шею, в глаз. Проколи оно ногу или руку хоть насквозь, настоящий воин и не заметит раны. Хромой не заметит. И ЭТИ, конечно, тоже. Это смерть. Их слишком много для одного. И если маленькое копьецо не пробило их чешую, то и большое может не пробить, и даже нож Странного. И не убежать: ЭТИ быстры и знают свой мир лучше. Это смерть. Как это гнусно - убить, убить его, шедшего так долго; убить, когда уже видна цель, когда Кошка совсем, совсем рядом!

И плача, крича от обиды, злости, отчаянья, не целясь, не думая Хромой отпустил рвущуюся из пальцев натянутую тетиву, и в этот миг ближайший из ЭТИХ споткнулся, взмахнул рукой, чтоб не упасть, и бесцельно выпущенное копьецо ударило его в открывшееся лицо, в глаз. Он еще падал - медленно, раскинув руки, и его короткий предсмертный взвизг еще не умолк, а Хромой уже отшвырнул лук, подхватил валявшееся в траве копье и кинулся на второго. Тот ждал его, выставив перед собой защищенную чешуей руку, и узкие черные глаза его горели холодной злобой. Хромой вложил в удар всю силу своей неистовой ярости. Он целился в грудь, но враг спокойно отбил острие копья в сторону, а потом в его свободной руке коротко сверкнуло хищное лезвие из Звенящего Камня, совсем такое же, как нож Странного, и копье в руках Хромого стало безобидной палкой.

Безобидной?! А гной тебе в рот, падаль!

Хромой с силой ткнул концом древка в колено врага, и когда тот пошатнулся и выронил нож, ударил снизу вверх, наотмашь, как дубиной, по исковерканному болью и яростью хрипло рычащему рту, и в лицо его брызнуло теплым.

Хромой не успел повернуться к тем, которые были сзади, не успел даже понять, что справился с обоими этими. Что-то рухнуло на него - на плечи, на голову, опутало руки, врезалось в кожу, и Хромой покатился по траве, корчась, путаясь, пытаясь избавиться и изнемогая от собственных бесплодных усилий. А все, что мелькало перед глазами - траву, небо - иссекли тонкие черные линии, и он понял: сеть. Подобная той, которой Странный придумал ловить утонувших. А потом мир с гулким звоном вонзился ему в глаза ослепительной вспышкой, и Хромой провалился в бездонную темноту.

Гул, гул в ушах - это по равнине несется стадо рогатых и равнина гудит под копытами. Тупо, надоедливо болит голова. Хочется прижать ладони к лицу - нельзя. Руки не шевелятся. Нужно открыть глаза. Страшно. Но нужно. Потому что голоса. Рядом. Тявкают, каркают без смысла. Немые?

Мягкий, неяркий свет. Не день. Не ночь. Над головой камень. И спина чувствует прохладный шершавый камень. Пещера? Совсем рядом - ноги. Много, странные. Обернуты шкурами. Плотно. От колен и ниже. И ступни. Следы на песке. Там, под Обрывом, давно. Приходили ЭТИ. Забрали Кошку. Теперь забрали его.

Хромой всхлипнул, застонал. Ноги зашевелились, подошли ближе, обступили. Теперь видно не только ноги - все. Не похожи. На Людей, на немых, на Странного - не похожи. Бедра обернуты шкурами. Грязными, шерсть слиплась, потерта, пахнет. Как у Людей. А выше - чешуя. На животе, на груди, на плечах - чешуя. И на спине. Пахнет, как сухая кожа. Кожа? На боках завязана ремешками. Одежда? Похожа на шкуру рогатого. Того, у которого рога разные, и не на голове - на морде. Одежда? Чтоб не проткнули копьем? И то, что на руке, похоже на эту чешую. Но не чешуя - целое. Держат за ремешки. Широкое. Задевает о камень - стучит. Отбивать удары? Закрывать лицо? Один снял чешую с головы. Твердая. Вроде горшка. Тоже из сухой шкуры, очень толстой. А на голове - уши и волосы. Как у Людей.

На голове. Голова. Болит. В ушах - гул, гул, гул... Несется по равнине стадо рогатых, больших, в пыли, по сухой равнине, и от копыт гул, гул, гул... Открыть глаза. Открыть. Рядом ЭТИ. Опасность. Смерть.

Тявкают. Лают, рычат. Как немые. Но не похожи - странные. Не такие, как Странный - не похожи. Другие странные.

А стадо рогатых все несется, мчится по гулкой равнине, и земля гудит, звенит под копытами... Звонкая земля. Сухая. Потому что засуха. Жажда. Пить, пить... Сухие губы, на них оседает вязкая пыль, поднятая копытами, горчит, сушит. Сухие потрескавшиеся губы. Засуха. Пить, пить... А стадо несется, копытит сухую землю, и от этого - гул, гул, гул...

И скрип. Протяжный и тихий. Открыть глаза. Почему замолчали ЭТИ, которые рядом и вокруг? Что скрипит? Они упали, все ЭТИ. Стоят на коленях. Руками и лбами уперлись в каменный пол. Головами в одну сторону. И там, в той стороне, за их оттопыренными задами, едва прикрытыми клочьями грязных свалявшихся шкур, на плоской серой стене, на камне - ширится, ширится полоска... Нет, уже полоса. Полоса света и глубины. Ширится и скрипит. Свет. Не день. Не факел. Что?