Эд Горман - Финал всего этого

Мое выздоровление заняло пять месяцев. Оно завершилось бы быстрее, но как-то в солнечный день ко мне в палату вошел специалист по пластической хирургии и объяснил, что он будет делать, чтобы вернуть моему лицу его прежний вид, а я сказал:

- Я не хочу прежнего.

- Извините?

- Я не хочу прежнего лица. Я хочу быть красивым. Красивым, как киногерой.

- А! - сказал он таким тоном, будто я заявил ему, что хочу летать. Наверное, нам следует поговорить с доктором Шлаттером.

Доктор Шлаттер тоже сказал "а!", когда я объяснил ему, чего хочу, но это "а!" звучало по-иному, чем у первого доктора. "А!" доктора Шлаттера сулило пусть маленькую, пусть неясную, но надежду.

Он обо всем рассказал заранее, то есть доктор Шлаттер, и было даже интересно: оказалось, что пластическая хирургия восходит к древним египтянам, а итальянцы еще в XV веке осуществляли впечатляющие преображения. Он принес мне рисунки того, каким, он надеялся, я стану, он показал мне некоторые инструменты, чтобы я не испугался, увидев их в первый раз перед операцией, - скальпель и ретрактор, и долото - и объяснил, как мне следует приготовиться к моему новому лицу.

Шестнадцать дней спустя я поглядел на себя в зеркало и с радостью убедился, что более не существую. То есть прежний. Операция, диета, отсос жира и краска для волос создали кого-то, кто должен был нравиться самым разным женщинам - не то чтобы меня это прельщало, разумеется. Только одна женщина что-то значила для меня, и, лежа в клинике, я думал только о ней и строил планы, касавшиеся только ее. Я не собирался расходовать мою красоту на любовные интрижки. Я собирался с ее помощью завоевать руку и сердце Эми Тауэрс Карсон, женщины, которую любил со второго класса школы.

Прошло пять недель, прежде чем я ее увидел. Это время я провел, осваиваясь в брокерской фирме, заключая некоторые контракты и привыкая пользоваться новой телефонной связью, снабжавшей меня непрерывным анализом биржевых курсов. Внушительно для небольшого городка в Огайо, где я вырос и где влюбился в Эми.

Я извлекал немало удовольствия из встреч со старыми знакомыми. Они, за редким исключением, не верили, когда я говорил, что я Роджер Дэй. Некоторые даже смеялись, давая понять, что Роджер Дэй, что бы там с ним ни произошло, никоим образом не мог обрести такую внешность.

Мои родители доживали свой век во Флориде, так что старый дом - белый в колониальном стиле - был в полном моем распоряжении, и я приглашал туда кое-каких дам, чтобы потренироваться. Поразительно, какую уверенность в себе мое новое "я" подарило моему старому "я". Я считал само собой разумеющимся, что мы кончим в постели, как и происходило буквально в каждом случае. Одна даже прошептала, что влюбилась в меня. Я хотел попросить ее записать это на пленку. Даже моя жена никогда не говорила, что любит меня, во всяком случае, пот так прямо.

Эми вновь вошла в мою жизнь на танцах в загородном клубе за два вечера до Дня Благодарения.

Я сидел за столиком и смотрел, как пары всех возрастов топчутся в кругу. Масса вечерних платьев. Масса смокингов. И масса саксофонной музыки оркестра из восьми человек на эстраде, единственном освещенном месте, а все танцующие - в интимной алкогольной полутьме. Она все еще была красива, то есть Эми, правда, не красотой юности, но той же царственной упрямой красотой, и с той же миниатюрной безупречной фигурой, которая вдохновила от десяти до двадцати тысяч моих юных меланхоличных эрекций. Я вновь ощутил тот головокружительный школьный восторг, в равных долях слагающийся из застенчивости, похоти и романтичной любви, который мог бы понять только Ф.Скотт Фицджеральд - кстати, мой любимый писатель. В ее объятиях я обрету смысл существования. Я ощущал это с тех пор, как начал провожать ее до дома в дымные осенние дни в третьем, четвертом и пятом классах. И я ощутил это теперь.

С ней был Рэнди. Уже давно ходили слухи, что между ними не все ладно и их брак неминуемо распадется. Рэнди, бывший школьный кумир и футбольная звезда своего колледжа, был также звездой среди местных предпринимателей в восьмидесятые годы - специализировался он на постройке кооперативных домов, но к концу десятилетия перестал преуспевать и, по слухам, начал искать беспамятного утешения в виски и потаскухах.

Они по-прежнему выглядели, как идеальная романтическая пара, и когда они вошли в круг, и Рэнди крутил Эми со всеми киноэффектами, многие вокруг расплылись в улыбках, и даже раздались аплодисменты. Эми и Рэнди будут королем и королевой всех школьных и иных вечеринок, которые почтят своим присутствием. Пусть их вставные челюсти прищелкивают, пусть простата заставляет Рэнди морщиться каждые тридцать секунд, но, черт побери, луч прожектора неотвратимо их найдет. И они, конечно, богаты - Рэнди происходил из семьи потомственных стальных магнатов и принадлежал к богатейшим людям штата.