Филип Дик - Духовное ружье

То, что они знали всю подноготную, все сенсационные новости, не сделало их жизнь более легкой. Так же, как и он, они все еще страдали. Они не надували паруса во всю мощь, Хубрисом, как кто-то сказал ему. Узнав, что происходит на самом деле, они попали в неловкое положение, и по той же причине, по которой незнание позволяло всей массе, всем простофилям спокойно спать. Слишком большая ноша, полностью оформившаяся, полная ответственности, лежала на мошенниках… даже на этих двух ничтожествах, этих полицейских. Плюс всей их когорте, которая сейчас в его квартире распихивала все его плащи, рубашки, туфли, галстуки и нижнее белье по коробкам и чемоданам.

И вся эта тяжелая ноша заключалась в следующем.

Они, так же как и Ларс, знали, что их судьба находится в руках недоумков. Это было как дважды два. Недоумки на Западе и на Востоке — такие как генерал Нитц и маршал Папонович… недоумки.

Он отчетливо это осознал и почувствовал, как его заливает краска стыда. Правящий класс пугало, что правительство было так же смертно, как и все прочие. Последним сверхчеловеком, последним «железным человеком» был Иосиф Сталин. А с тех пор — лишь тщедушные смертные, работодатели, которые только и умели, что заключать сделки.

И все же, альтернатива была пугающе плохой — и все они, не исключая и простофиль, в какой-то мере ощущали это.

Теперь они четко видели этот выбор в своем небе — в форме трех неизвестных спутников.

Полицейский за пультом тягуче, как будто это не имело для него никакого значения, произнес:

— Вот и Исландия.

Под ним блестели огни Фэрфакса.

Огни сверкали, создавая светло-золотистый туннель, указывающий дорогу. Пронизывающий до костей ветер с северных ледников яростно набросился на него, заставляя ускорить шаг. Следом шли оба полицейских. Они тоже дрожали. Втроем они быстро добрались до ближайшего здания.

Дверь плотно закрылась за ними, и тепло окружило со всех сторон. Они остановились, еле переводя дух. Лица полицейских покраснели и опухли, не столько из-за перемены климата, сколько от напряжения и страха, то их захватят снаружи.

Из ниоткуда появилось четыре члена КВБ, советской секретной полиции, одетых в старомодные, супернемодные шерстяные костюмы, обычно скрываемые под плащом, узкие полуботинки и вязаные галстуки. Казалось, что они буквально извлекли себя с помощью мудреной науки из стен приемной комнаты, в которой стояли тяжело дышащие Ларс и двое представителей американской полиции Запад-Блока.

Бесшумно, медленными, ритуальными движениями представители секретных служб Запад-Блока и Советов обменялась удостоверениями. Они, должно быть, подумал Ларс, принесли с собой по пять килограммов удостоверяющих личность материалов каждый. Обмен карточками, бумажниками, цефалическими звукоключами, казалось, будет длиться бесконечно.

Никто ничего не сказал. Никто из шести присутствующих не смотрел друг на друга. Все внимание было уделено проверке документов друг друга.

Ларс отошел в сторону, нашел машину, торгующую горячим шоколадом, бросил в нее двадцать пять центов и получил взамен стаканчик напитка. Он медленно тянул его, чувствуя себя бесконечно усталым, думая о том, что у него болит голова и что он не побрился. Он ясно почувствовал, какой у него нестандартный, неподходящий и просто отвратительный вид. В такое время. При подобных обстоятельствах.

Когда, наконец, полиция Запад-Блока заключила, что обмен документами с их коллегами из Нар-Востока состоялся, Ларс язвительно произнес:

— Я чувствую себя как жертва гестапо. Грубо вытащенный из постели, небритый, в самой скверной одежде и еще вынужденный наблюдать…

— Вы не встретитесь с Reichsgericht, — сказал один из агентов Нар-Востока, услышав эти слова. Его английский был немножечко искусственным и напряженным, выученным, наверное, с образовательной аудиокассеты. Ларс сразу же подумал о роботах, автоматах, напоминающих по форме человеческие фигуры, и о их механизмах. Это было не доброе предзнаменование. Такое ровное, неэмоциональное общение, подумалось ему, часто ассоциируется с определенными субформами умственных заболеваний — фактически с общим поражением мозгов. Он беззвучно застонал, Теперь он понял, что имел в виду Т.С. Эллиот, говоря, что мир завершит свое существование не взрывом, но всхлипом. Оно завершится его непроизносимым стоном жалобы на механизмоподобие тех, кто держал его в плену. Такова была действительность, нравилось ему признавать это или нет.