В мире фантастики и приключений. Выпуск 10. Меньше - больше. 1988 г.

Я промолчал. Чарли не догадывался, что с первой минуты несчастья я пришел именно к тому, что он называл своей гипотезой взрыва, и что для меня это вовсе уже не гипотеза, а неотвергаемая истина. И что из нее следуют выводы, о которых он и помыслить не способен и которые терзают мою душу неутихающим отчаянием.

Он говорил о тайне. Тайны не было. Была реальность, до дрожи ясная, до исступления безысходная. Ровно месяц я бьюсь головой о стену, чтобы предотвратить новое несчастье. Я мог рассказать ему об этом. Он мог все понять. Но помочь он не мог. Вероятней другое-он помешал бы мне искать выход. Он имел на это право и воспользовался бы своим правом. Я вынужден был молчать.

– И еще одно, друг мой Эдик,- сказал Чарли, когда мы подошли к моей лаборатории.- Повелитель Демонов вчера работал с Жанной, она принесла новые пластинки для сепараторов молекул. Он позвонил мне вечером очень обрадованный. Пластинки отличного качества, но обрадовали не они, а сама Жанна. Она оправилась от потрясения, выглядела сносно. Можно теперь не бояться, что любое упоминание о Павле вызовет новый взрыв отчаяния. Молодой организм берет свое не только на Земле, но и на Урании - не так ли? Учти это. Почему ты молчишь?

– Учту все,- пообещал я.

Я готов был выплеснуть какую-нибудь безобразную вспышку гнева, какой-нибудь нелепый поступок. Входя в лабораторию, я впервые понял, почему Антон в ярости бьет кулаком по приборам. Но мои приборы работали исправно, кулачная расправа с безукоризненными аппаратами не дала бы выход раздражению. Возьми себя в руки, приказал я себе. Эту старинную формулу успокоения - взять себя в руки - внушил мне Павел. Сам он знал только одно душевное состояние - вдохновение, он всегда был то исступленно, то только восторженно озаренным. В иных состояниях я его не знал, А мне он со смехом советовал: “Остановись, Эдуард, ты уже готов выпрыгнуть из себя!” И я брал себя в руки; то есть присаживался на стол или подоконник, минуту молчал, две минуты бормотал что-нибудь песенное - и неистовство утихало, волнение проходило, гнев усмирялся.

– Возьми себя в руки, Эдуард,- вслух сказал я себе, сел в кресло и закрыл глаза. Меня клонило ко сну. Я не спал уже пятые сутки. Радиационные души и пилюли антиморфена помогают при движении, это известно каждому, а я почти не выходил наружу.

– Ты меня звал, Эдик? - услышал я голос Жанны и раскрыл глаза.

Жанна хмуро глядела со стереоэкрана.

– Приходи,- сказал я.- Или я приду к тебе. Нужно поговорить.

– Жди.

Экран погас.

Теперь надо было быстро подготовиться к ее приходу. Я задал аппаратам код ее психополя, проверил точность настройки. Жанна вошла, когда я подгонял программу командного устройства.

– Брось!-приказала Жанна.-Мне надоела роль подопытного кролика. Садись, Эдуард.

– Все мы подопытные кролики,- возразил я, но отошел от автоматов.

Она внимательно осматривала меня. То же делал и я - выискивал в ее лице, в ее фигуре, в ее движениях, в ее голосе что-либо неизвестное. Она сидела в кресле похудевшая, побледневшая, усталая, нового в этом не было, она и раньше бывала такой - не все эксперименты сходили удачно, результат каждого отчетливо выпечатывался на ней. Но в каком бы она ни была физическом и духовном состоянии, она оставалась красивой. Красивой она была и сейчас, измученная, почти больная. Я привык доверять прозорливости Антона. То, что он сказал Чарли об улучшившемся настроении Жанны, тревожило. Ни он, ни Чарли не соображали, какая опасность кроется за невинной фразой: “К Жанне воротилось хорошее настроение”. Она тоже не могла этого знать.

– Раньше ты боялся смотреть на меня,- сказала она.- Взглянешь и потупишь глаза. И при каждом взгляде краснел. А сейчас пожираешь ненасытным взглядом.

– Испытующим, а не ненасытным, Жанна. Раньше я был просто влюблен в тебя.

– Сейчас ты тоже влюблен, но без простоты?

– Простоты нет, ты права. А что до любви, то меня терзают чувства более сильные. Можешь не страшиться других признаний. Гибель Павла ничего не изменила в наших отношениях, так я считаю.

– Я тоже. Что ж, продолжим разговор. Для начала устанавливаю - внешне ты не изменился. Что ты скажешь обо мне?

– Ты выглядишь нездоровой. После месяца терзаний это вполне естественно. Больше ничего сказать не могу.

– На этом закончится наша беседа?

– Она лишь начинается. К нам вылетела следственная комиссия. Правда, в составе одного человека, зато такого, что стоит десяти.

Я рассказал Жанне о Рое Васильеве. Она поморщилась: