Герберт Франке - Холод вселенной

Они добрались уже до СПИСКА 50, когда послышался глухой взрыв. Казалось, содрогнулась земля.

— Значит, нам все-таки удалось выиграть несколько минут, — сказал Эллиот. — Я беспокоюсь за Эйнара. Вы продолжайте, а я пойду взгляну, что там происходит.

В зале остались лишь Рихард и Катрин. Они молча ждали. Снова дрогнула земля, а затем послышалось несколько взрывов, с каждым разом они грохотали все ближе и ближе.

Затем раздались шаги. В дверном проеме появились Эллиот с Эйнаром, оба потные и запыленные.

Эллиот снова занял свое место.

— Скорее, надо продолжать!

— С переговорами ничего не вышло, — пояснил Эйнар. — Они не захотели мне поверить. Я спрятал на теле передатчик, чтобы нашим было все слышно. И они вытащили меня оттуда, когда я уже не надеялся остаться в живых. Наши просили передать, что готовы держать оборону столько, сколько понадобится, чтобы мы могли выполнить свою задачу.

— Ну и хватит об этом, — оборвал его Эллиот. — Давайте последим повнимательней, должно быть, в последний приказ вкралась ошибка. — На экране и в самом деле засветилась надпись ERROR. — Я сотру последнюю строку — надо повторить снова шестьдесят первый раздел.

Несмотря на грохот разрывов, который становился все громче и все ближе, они продолжали ожесточенно работать. К моменту, когда Эллиот крикнул, что осталось выполнить еще три приказа, стены зала задрожали, с потолка посыпалась штукатурка, и Катрин принесла всем шлемы, которые они обнаружили в соседней комнате среди прочего оборудования. Они надели шлемы и продолжали работать как одержимые. Особенно много времени заняла расшифровка знаков, касавшихся системы управления — люди подготовленные привели бы ее в действие в считанные минуты. И ни один из них даже не задумался над тем, что, собственно, произойдет, когда они закончат. Но нельзя же было сидеть и дожидаться, когда вражеские солдаты ворвутся сюда или рухнут своды над головой. Сейчас они не думали о будущем, они с нетерпением ждали той минуты, когда будет отдан последний приказ RUN. Но это было еще впереди.

Внезапно зал наполнился белым туманом, удушливый запах окутал их, и они потеряли сознание.

Когда они пришли в себя, то узнали, что прошло двести лет. Со всем, что предшествовало этому пробуждению, каждый должен был справиться в одиночку: с чувством холода, оцепенения и беспомощности, с головокружительным ощущением, будто ты паришь в безвоздушном пространстве, — и с сознанием того, что случилось непоправимое.

Реконструировать ход событий — занятие и нелегкое, и безрадостное. И дело вовсе не в том, что воспоминания наши со временем тускнеют — многие из нас предпочли бы, чтобы они вообще стирались без следа, ведь вместе с воспоминаниями оживает и все, что с ними связано, а значит, возрождается мучительное, гнетущее чувство безысходности, обреченности и вины. Когда мы лихорадочно работали, нам было не до ощущений, но теперь у нас оказалось достаточно времени, чтобы заново все перебрать в памяти, и чем больше мы углубляемся в это занятие, тем больше убеждаемся, что все было сделано не так, а как надо было — никто из нас не знает.

Валленброк вел беседу так, словно это было судебное разбирательство, где он выступал одновременно и в роли прокурора, и в роли судьи. А мы безропотно подчинялись, даже не позволяя себе высказать свое нынешнее отношение к происшедшему, потому что малейшее возражение приводило его в ярость. Он хотел знать все подробно, вникал в каждую мелочь и все время злился, что мы действовали недостаточно четко. Конечно, о своих делах мы могли поговорить и без него, когда обедали наверху, в столовой — он ведь предпочитал наслаждаться в одиночестве своими консервированными деликатесами. Но от таких разговоров не было никакого толку.

Валленброк строго следил за тем, чтобы мы соблюдали распорядок дня. Во время обеденного перерыва он обычно поднимался к себе и — если позволяла погода — поручал Эллиоту полчаса прогуляться с собакой на воздухе. Мы наблюдали в окно за этим забавным спектаклем. Чтобы не замерзнуть, Эллиот надевал скафандр, в одну руку брал ледоруб, который заменял ему палку, на другую наматывал конец поводка Нерона. Этому холод был, казалось, нипочем, и он на своих четырех лапах был куда устойчивей, чем Эллиот, которого пес частенько волочил за собой по скользкому льду. Тот пытался остановить Нерона, дергал за поводок; в результате оба валились на лед, мешая друг другу подняться.