Семиен Слепынин - Второе пришествие

— Почему бы не предположить, — продолжал бельгиец, — что Иисус Христос — это эмпирически зримый, неведомо как овеществившийся сгусток иного, недоступного нам мира. Если хотите — его посланец. Не думайте, что я разделяю ветхозаветные взгляды церковников. Я не верю в библейского Бога, как не верю в наивные геоцентрические представления наших предков. Но я верю в Бога философского.

Выступление этого ученого Иисусу понравилось. Очень понравилось. К сожалению, говорил тот недолго. Заметив, что коллеги в зале перешептываются и пожимают плечами, бельгиец умолк и, смущенно махнув рукой, уселся на место.

— Неразгаданный и уклоняющийся от встречи с нами незнакомец представляет для человечества большую опасность! — воскликнул следующий оратор.

Иисус увидел на трибуне невысокого человека, размахивающего руками. Человек был явно взволнован, пожалуй, даже напуган и предложил сбросить на незнакомца… атомную бомбу!

Вот тут Иисус по-настоящему испугался. Не за себя, конечно. Он-то воскреснет в любом случае. Он испугался за миллионы людей, которым предстояло стать жертвами. Сумеет ли он их воскресить? Этого Бог еще не знал.

Иисус от напряжения даже привстал, снова забывая, что он не один в кинозале. Иисус ждал, что же будет дальше, дадут ли отпор оратору. К его радости, в зале заседания вспыхнула буря негодования. Кто-то потребовал удалить с симпозиума такого, с позволения сказать, ученого.

В зале еще прокатывался ропот, когда слово дали Саврасову. Иисус, затаив дыхание, следил, как на трибуну не спеша поднимается врезавшийся в его память высокий человек с белокурой шевелюрой.

Саврасов поднял руку, призывая к тишине.

— Наш коллега преувеличил опасность, растерялся и предложил явную нелепость. Так ведь? — обратился он к предыдущему оратору, усевшемуся на место. Тот встал и смущенно кивнул головой.

— Попытка сокрушить незнакомца, — усмехнувшись, заговорил Саврасов, — будет не только бесчеловечной, но и просто глупой. Глупой хотя бы потому, что странного незнакомца не уничтожить никакими доступными нам земными средствами. В этом смысле он, вероятно, бессмертен.

“Верно”, — отметил Бог.

— Никакой опасности он не представляет, — продолжал Саврасов спокойным, ровным голосом. — Пожалуй, я единственный ученый, которому посчастливилось близко видеть и даже разговаривать с незнакомцем. По-моему, он добрый человек. Но не в этом главное. Подозреваю, что в своих действиях божественный посланец, — при этих словах на губах оратора скользнула столь знакомая и так смущающая Иисуса добродушно-снисходительная усмешка, — божественный посланец жестко ограничен поступками добра и милосердия.

“Опять угадал, — поежился Иисус, испытывая такое ощущение, будто его раздевают при всем народе. — Этот Саврасов пострашнее бомбы”.

— Мой русский коллега слишком осторожен, — с улыбкой вмешался Луи Шарден. — Он имеет свои догадки, но до конца не раскрывает их. Однако нас тревожит, чем все это кончится? Чем?

— Надеюсь, тем, что Бог, — и снова снисходительная усмешка, — Бог сам придет к нам, к ученым. Так сказать, с повинной.

Последние слова вызвали в зале заседания недоуменные возгласы и коротко вспыхнувший смех.

Иисус тоже развеселился.

— Браво! — воскликнул он и, вскочив на ноги, захохотал.

Тут буря негодования разразилась уже в кинозале. Зрители буквально зашипели на Бога, кто-то предложил даже вызвать полицейского, чтобы выдворить пьяного.

“Глупо поступаю, как мальчишка”, — укорял себя Иисус, сконфуженно усаживаясь в кресло. Однако не удержался от того, чтобы еще раз мысленно поздравить себя: “Браво!”

Оказывается, этот Саврасов не так уж опасен, если высказывает подобные несуразности. Бог, конечно, может явиться к ученым. С тем, однако, чтобы повергнуть их в смятение и трепет. Но с повинной? Нет, это и в самом деле смешно.

Однако следующие слова Саврасова заставили Бога надолго задуматься. Даже не слова, а всего лишь одно словечко.

— Кто же он, наконец? — послышался голос из президиума. — Да, это главный вопрос. Кто он?

— Человек, как и все мы. И, как я заметил при нашей личной встрече, довольно обыкновенный человек. С недостатками, как и все мы. Чуточку тщеславный. Чересчур самолюбивый. И обидчивый, как малое дитя. И в то же время Иисус Христос не такой, как мы. Он, — по губам Саврасова скользнула усмешка, — он богочеловек.

— А если без шуток? — настойчиво допытывался все тот же голос.