Галина Бахмайер - Отпуск в тридевятом царстве

— Так где капитан Олквин? — улыбка бесследно исчезла с ее лица. — У вас все еще есть выбор, господин Виркен. Я могу вырвать сердце — и вы умрете сразу. Но я могу сжимать его — и мучения будут долгими.

Видеть смерть людей было для Холмуша делом привычным. Война многие годы была частью его жизни. Но он и предположить не мог, что последним, увиденным в жизни им самим, станет не взмах вражеского меча, а лицо безжалостно-спокойной женщины с ледяными глазами.

— Будь ты проклята, гадина! — с ненавистью выплюнул Холмуш, поражаясь тому, что почему-то все еще жив. Что бы эта тощая дрянь с ним ни делала, вне всякого сомнения, смерть окончательно наступит только по ее милости.

— Я давно уже проклята, — прошептала лазутчица, одним поворотом кинжала с хрустом взломала ему ребра и плотно зажала рану рукой. Сквозь застилающую сознание боль Холмуш чувствовал, как жизнь стремительно утекает из него с каждой неудачной попыткой вдоха.

— Господин Виркен, вы желаете такой же мучительной смерти вашему королю? — в голосе женщины уже не было угрозы, только усталая обреченность. У начальника стражи быстро темнело в глазах — то ли в преддверии смерти, то ли от липкого ужаса: эти слова — не блеф, она действительно продолжит убивать в этом замке всех, шаг за шагом.

— Лунная… башня… — из последних сил прохрипел он.

— Вы — человек чести, Холмуш, — тихо произнесла лазутчица. — Покойтесь с миром.

Виркен почувствовал вспышку совершенно невыносимой боли — и все померкло.

Олквин не имел ни малейшего понятия, сколько времени прошло с того момента, как он остался один. Сознание совершало головокружительные скачки — то ныряло в мутную глубину, то вдруг становилось болезненно-ясным, но отчетливые моменты, похоже, становились все реже и короче. Странное опьянение давило тяжестью на каждую мышцу, не давая пошевелить даже пальцем. Иногда Бенвор с усилием приподнимал веки, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь матовую пелену, застилающую обожженные едкими парами, слезящиеся глаза. Короткий осенний день подходил к концу. До слуха иногда доносились далекие крики, шум, потом все стихло. И вдруг знакомые теплые руки ласково погладили по голове, осторожно коснулись разбитых губ и — наконец-то! — обняли… Сознание сразу стало проясняться.

— Ты слышишь меня? — настойчиво звала Джелайна.

Юноша поднял голову и подслеповато всмотрелся в размытое пятно ее лица.

— Да… — беззвучно шевельнул он губами.

— Что с тобой?! — испуганно зашептала она. — Тебя пытали?

Бенвор покачал головой, и из-за этого, как показалось ему, чуть не упал вместе со стулом.

— Какая скотина посмела изранить тебе лицо? — со злостью прошипела Джелайна, ломая замки на оковах первым попавшимся инструментом со стола Риймонса. — Я ему голову оторву!

— Ерунда, заживет, — капитан облизал саднящую губу. — Это Виркен отвел душу.

— А, — неопределенно бросила она. — Тогда ладно.

— Риймонс — вот кто действительно скотина, — пробормотал Бенвор. — Напоил меня какой-то вонючей дрянью. Отравой, наверное.

— Это из-за нее тебе так плохо? — всполошилась Джелайна.

— Наверное. Еще и надышался чем-то. Почти ничего не вижу.

Сломав замки, женщина помогла ему подняться и потащила к двери. В коридоре Олквин несколько раз споткнулся о лежащие повсюду тела стражников. Сил чему-то удивляться уже не было.

Дальше были кажущиеся бесконечными темные коридоры и лестницы. Бенвор не различал дороги; один раз Джелайна выругалась сквозь зубы по-английски и ненадолго усадила его на пол у стены. Капитан услышал голоса и звон оружия. Женщина снова подняла его и потащила дальше, а вокруг ржаво пахло свежей кровью.

Потом она долго заставляла Бенвора глубоко дышать, пока окончательно не закружилась голова. Велела вдохнуть поглубже, зажала ему нос и рот, крепко обхватила, и они вместе упали. Удар о воду оглушил его…

Очнувшись, он долго кашлял и не мог подняться, задыхаясь и падая. Неровная земля, сырой туман, шелест листьев под ногами и терпкий запах сосен… Олквин совершенно не помнил, как выбирались из замка, а путь уже шел по вечернему лесу. Юноша совсем замерз, но вскоре Джелайна развела сразу четыре костра и сняла с него мокрую одежду для просушки. Бенвор ощущал жар от огня по сторонам, но все равно продолжал дрожать. Согрелся только тогда, когда его накрыло чем-то гладким и теплым, казалось, проникающим прямо под кожу. А потом, когда это живое тепло исчезло, вдруг понял, что все это время ощущал стук еще одного сердца. Путь продолжился, и капитан наконец-то осознал, что Сэмплен давно остался позади, и теперь в ритм собственных волочащихся шагов, как марш, безотчетно вплетал чьи-то далекие слова, некогда произнесенные таким родным теперь голосом: