Леонид Платов - Искатель. 1970. Выпуск №3

— А кто огневую точку погасил у горы Индюк? Ящерицей прополз под дзотом и ухнул противотанковую в амбразуру.

— Он, помимо того, что бесстрашный, он очень добросовестный был. У Эстергома с места не сдвинулся, потому что не имел права сдвинуться. А ведь в шлюпчонке своей под пулями и снарядами сидел, в аду кромешном! Там же ад был, верно?

— Еще какой ад-то!

— А я, хлопцы, до сих пор не пойму: как шлюпчонка его уцелела? Только очень сильно накренилась и воды набрала.

— Накренилась, когда его за борт кинуло, так надо понимать.

В ту ночь по пути следования бронекатеров были расставлены шесть разведчиков — на опасных в навигационном отношении участках фарватера. Младший лейтенант Колесников находился в самом ответственном пункте, возле узкого прохода между фермами эстергомского моста, обвалившегося в воду.

Возвращаясь на исходе ночи, катерники подобрали только пять разведчиков. Колесникова не нашли. В полузатопленной шлюпке была лишь его шапка. Очевидно, он был убит или тяжело ранен и свалился за борт с автоматом и сигнальным фонарем.

Старший лейтенант краем уха прислушивается к разговору.

Разведчиков объединяет общая военная специальность. Но какие же они все-таки разные у него! (Это проявляется даже сейчас, при обсуждении характера погибшего товарища.) И конечно, хорошо, что они разные. Отправляя их на задание, командир имеет возможность выбора. Ведь задания в разведке тоже разные.

Покойный Колесников любил повторять: «В любой ситуации разведчик найдется!» И охотно развивал свою мысль: «Он должен проявлять мгновенную реакцию на неожиданное, действовать решительно, быстро и по возможности бесшумно, а главное, своевременно передать безупречно точное донесение! Вы же знаете, что это в разведке зачастую самое трудное».

Он и сам был таким разведчиком.

Ранней весной 1942 года старшему лейтенанту сказали в разведотделе штаба:

— Хочешь, парня стоящего подкинем? Закончил военно-морское училище, но просится в разведку. Пишет: чувствую призвание к разведывательной деятельности. Уже он три рапорта подал. Настойчивый. И как будто подходит по всем данным.

В ходе развернувшихся весной операций выяснилось, ко всеобщему удовольствию, что Колесников действительно «стоящий парень».

И все же чувствовалось в нем что-то непонятное, даже, быть может, загадочное. Если остальные разведчики были, как стеклышко, ясны своему командиру, то над Колесниковым приходилось порой призадуматься, и всерьез.

В разведке он был безотказный, самый рассудительным, самый надежный. Но вот после очередной, удачно проведенной разведывательной операции отряду предоставлен отдых на два, на три дня. И тут-то за Колесниковым нужен был глаз да глаз.

Кто-то за столом сказал: «Характер был у него с зигзагом». Да нет, какой там зигзаг! Просто импульсивный, неровный характер — очень нервный.

На душе была какая-то трещинка или ранка, и она постоянно саднила. Колесников забывал о ней только в минуты крайней опасности, в напряженной и трудной обстановке. И чем более трудной и напряженной была эта обстановка, тем на удивление собраннее и уравновешеннее он становился…

Командир уже не прислушивается к то затухающему, то вновь разгорающемуся разговору за столом.

Что же это была за трещинка, вот что хотелось бы ему понять.

«И все-таки он приоткрылся, — думает командир разведчиков. — Обстоятельства заставили».

Накануне разведывательной операции в районе горы Индюк — кажется, первой, в которой он участвовал, — Виктор отозвал Батю в сторону.

— Слушай, командир, — сказал он, а сам хмурится и не смотрит в глаза. — Вот письмо! Передай, пожалуйста, в штаб. Пусть отошлют, в случае чего, по указанному адресу.

На конверте было написано: Москва, улица такая-то, номер такой-то, адресат — женщина.

Батя не утерпел:

— А кем ома доводится тебе, женщина эта? Женой?

— Нет.

— Невестой?

— Нет.

И ушел.

А когда через несколько дней разведчики вернулись домой, Виктор попросил, чтобы Батя принес это письмо обратно, и тут же на глазах изорвал в клочки.

Вот и пойми его!

Но с той поры каждый раз, перед тем как идти в особо опасную разведывательную операцию, он проделывал тот же загадочный церемониал: оставлял письмо, а по благополучном возвращении немедленно уничтожал.

Уцелело лишь последнее письмо, написанное накануне десанта в Тат.

Больше месяца Батя таскал его с собой во внутреннем кармане кителя, ожидая оказии в Москву. Не хотелось доверять его почте. Все же письмо необычное, с ним связана какая-то интимная тайна.