Вольфрам Кобер - Цатар

Его рассуждения, несмотря на мою предубежденность, заинтересовали меня.

— А какое все это имеет отношение к путешествию во времени?

— Так ведь они и двигались во времени.

Я будто упал с облаков на землю. Если я приму его утверждение, хотя я и отказывался это понимать, то какое доказательство он сможет привести?

На лице Цатара появилась высокомерная улыбка, которая, признаться, смутила меня.

— Сегодня нам опять удалось поймать тахионы. Для этого я использовал гравитационное полушарие, которое, если его строго отграничить, отражает частицы назад, препятствуя их улетучиванию или движению по произвольным траекториям. Оказалось, что тахионы постарели примерно лет на сто; мы провели анализ с помощью компьютера, так что ошибка исключена. А это означает, что частицы побывали в будущем.

Теперь его голос звучал торжествующе. Я не возражал ему, хотя и знал, как легко ошибиться при столь сложных исследованиях. Когда, по возможности деликатнее, я все же изложил свои сомнения, Цатар едва сдержался.

— Время открытий переступит через вас, профессор, — не скрывая раздражения, заявил он. — То, что сегодня кажется вам сомнительным, завтра станет ясным, как дважды два, любому ребенку. Путешествие во времени возможно. До скорой встречи.

Он резко поднялся, оставив меня в одиночестве. «Эта мне молодежь, подумал я, — наберись она терпения, поняла бы, что мир состоит не только из ее желаний и субъективных представлений о нем».

Долго я ничего не слышал о Цатаре. Втайне я надеялся, что рано или поздно он объявится, но, видно, он забыл обо мне. И хотя я скептически относился ко всем его идеям, присущее старикам детское любопытство подвигло меня на особое внимание к информации, поступавшей из института нуклонотроники. Однако там ни слова не упоминалось об исследованиях Цатара. И вот, когда я решил, что вся эта история, как и следовало ожидать, канула в Лету, в одно воскресное утро раздался сигнал видеофона. Я удивился, когда на экране появилось лицо Цатара.

Не сочтя нужным поздороваться, он строго произнес:

— Профессор О'Хара, помните ли вы наш спор? Не заглянете ли сегодня после обеда ко мне в институт? Ровно в семнадцать.

Я так разволновался, что лишь кивнул в ответ. Моя психограмма была заложена в контрольный компьютер еще с давних времен, так что я беспрепятственно вошел в институт.

Цатар ожидал меня, явно нервничая и переминаясь с ноги на ногу.

Его рука оказалась удивительно горячей, на лбу выступили капельки пота.

Цатар провел меня в буфет. По воскресеньям институт был совершенно пуст. Меня распирало от любопытства.

— Ну как с путешествием во времени?

— Позвольте, я все изложу по порядку, и не перебивайте: у меня мало времени. Видите ли, я должен внести поправки в некоторые свои прежние положения. Кое-что в наших представлениях не соответствует действительности. Все гипотезы исходят из того, что когда-нибудь человек сможет свободно передвигаться в будущее и прошлое. Я тоже поверил в такую возможность. Но все это блеф, надувательство. — Он сделал пренебрежительную мину. — Фантазии Белла бессмысленны. Я пришел к заключению, что мысль о подобном путешествии основывается на коренном заблуждении, которого мы не ощущаем, потому что не понимаем природы времени. Время не поворачивает вспять.

Он сделал паузу.

— И мы никогда не сможем путешествовать во времени.

Я кивнул.

— Одно из основополагающих свойств материи — ее движение. Совсем другое — время, в котором мы существуем, так называемое четвертое измерение, без которого немыслима материя. Представьте себе, профессор, что наша жизнь запрограммирована так же, как, скажем, фильм. Она составлена из отдельных кадров, множества кадров. Что-то приводит их в движение — жизнь развивается, идет своим чередом. Если вам захочется посмотреть какой-либо кадр из прошлого или будущего, вы должны приостановить пленку. При этом движение кадров прекратится, движение станет неподвижностью. Ваша жизнь прекратила бы свое движение — вы были бы мертвы.

— Сравнения всегда хромают, Цатар, а ваше — в особенности, не без иронии возразил я. — Если уж мне вздумается путешествовать во времени, то я захочу видеть не отдельные картинки, а изменение и развитие, снова и снова. При этом фильм не останавливается, а идет дальше, и я живу.

Это верно, просто я неточно выразил свою мысль. Он опять поверг меня в замешательство.

— Я толкую не о вашей воображаемой жизни во времени, а о вашей реальной жизни теперь. Здесь, в нашем времени, вы могли бы остановить пленку и стать для нас мертвым, исчезнуть. Но там, конечно, ваш фильм пойдет дальше.