Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1

— Отец! — сказал Джон, удивленно и мирно глядя на него. — Разве я похож на социалиста?

Миллисент окинула его взглядом от сверкающих ботинок до сверкающих волос и чуть не засмеялась.

И тут прозвенел дрожащий, почти страстный голос Нормана:

— Мы должны очистить имя Нэдвеев!

— Вы смеете мне говорить, что мое имя в грязи? — крикнул отец.

— По нынешним стандартам — да, — ответил Джон, помолчав.

Старый делец молча сел и повернулся к секретарше.

— Сегодня работать не будем, — сказал он. — Вы лучше погуляйте.

Она не очень охотно встала и пошла в сад. Из-за деревьев взошла огромная, яркая луна, бледное небо стало темным, и черные тени упали на серо-зеленую траву. Миллисент всегда удивляло, что и в саду и в нелепом доме, населенном столь прозаичными людьми, есть что-то романтическое.

Стеклянная дверь осталась приоткрытой, и в сад донесся голос старого Нэдвея:

— Тяжело карает меня господь, — говорил он. — У меня три сына, и все они против меня.

— Мы совсем не против вас, отец, — мягко и быстро начал Джон. — Мы просто хотим реорганизовать дело. Теперь ведь новые условия, и общественное мнение изменилось. Ни Нормана, ни меня нельзя обвинить в неблагодарности или непочтительности.

— Эти свойства, — сказал Норман своим глубоким голосом, — ни на йоту не лучше старых методов.

— Вот что, — устало сказал отец, — на сегодня хватит. Мне недолго править фирмой.

Миллисент смотрела на дом, не помня себя от удивления. Ни Норман, ни Джон не обратили внимания на одну из отцовских фраз. Но она слышала ясно, что он сказал: «Три сына». И впервые она подумала, не хранят ли тайны эти нелепые и все же романтические стены.

История, закончившаяся поразительными открытиями, началась с того, что Миллисент испугалась вора. Кража была неинтересная — вор ничего не успел украсть, его спугнули. Но спугнули, точнее — удивили, не только его.

Джекоб Нэдвей выделил своей секретарше великолепную комнату, выходящую в холл. Он обеспечил Миллисент все удобства, включая тетку. Правда, Миллисент порой сомневалась, причислить ли тетку к удобствам. У м-с Мильтон-Маубри были две функции: предполагалось, что она ведет дом и придает особый блеск личной секретарше. Характеры у женщин были разные. Племянница с достоинством несла тяготы нового положения, тетка же впадала порой в прежнюю спесь, которую с нее незамедлительно сбивали. Тогда Миллисент весь вечер утешала ее, а потом по мере сил утешалась сама. На сей раз она не легла, а примостилась с книгой у камина и читала до поздней ночи, не замечая, что все давно спят. Вдруг в полной тишине раздался новый, необычный звук. Что-то визжало в холле, словно точили ножи или металл вгрызался в металл. И Миллисент вспомнила, что в углу между ее дверью и дверью хозяина стоит сейф.

Она была бессознательно храброй (самый лучший вид храбрости) и вышла в холл посмотреть. То, что она увидела, удивило ее своей простотой. Она сотни раз об этом читала, сотни раз видела это в кино и сейчас не могла поверить что ЭТО — вот такое. Сейф был открыт, а перед ним спиной к ней стоял на коленях какой-то оборванец; она видела только его спину и засаленную, мятую шляпу. На полу справа от него сверкало стальное сверло и еще какие-то инструменты. Слева еще ярче сверкала серебряная цепь с драгоценным фермуаром [13] Фермуар — нарядная застежка ожерелья или цепи. — вероятно, он где-то ее украл. Все было слишком похоже на то, как это представляешь, слишком просто, почти скучно. И Миллисент не притворялась, когда спросила без всякого волнения:

— Что вы тут делаете?

— Сами видите, не лезу в гору и не играю на тромбоне, — глухо проворчал он. — Кажется, ясно, что я делаю. — Он помолчал, потом сказал с угрозой: — И не выдумывайте, что это ваша штука. Она не ваша. Я ее отсюда не брал. Скажем, я ее захватил из другого дома. Красивая, а? Под XVI век. На ней девиз: «Amor vincit omnia». [14] Любовь побеждает все (латин.). Хорошо им говорить, что любовь побеждает все, а силой ничего не сделаешь! Однако этот сейф я взял силой. Еще не видел сейфа, который открывается, если очень его полюбишь.

Можно было застыть на месте уже оттого, что взломщик как ни в чем не бывало говорит, не оборачиваясь; кроме того, казалось странным, что он разобрал латинскую надпись, как она ни проста. Однако Миллисент не могла ни убежать, ни вскрикнуть, ни прервать его спокойную речь.