Ольга Белоусова - За стеной

— Демократией у нас и не пахнет, — съязвила я, но спорить с Эдиком не стала.

— А что такое «демократия»? — спросила Маша. Вот любопытный ребенок! Откуда я знаю?! Так всегда говорит мама, когда возвращается с общинного схода.

Эдик фыркнул.

— Не обращай внимания, сестренка. Наша Дина иногда бывает слишком умной.

— Чаще книжки читать надо (на кой в деревне целую библиотеку держат?) и на уроки ходить, — огрызнулась я, с громким хлюпом вытаскивая ногу из грязи.

Нормально учились мы всего один год, еще до смерти моей бабушки. Зазубрили алфавит и таблицу умножения, задачки какие-то по математике решали. Только, кроме меня, никто в этом необходимости не видел. Вот и забросили потихоньку школу.

Переругиваясь, мы добрели до танка. Он гордо возвышался посреди поля, как памятник безвозвратно ушедшему прошлому. В свое время наши мужики вынуждены были отказаться от мысли перетащить его к краю поля, и с тех пор вокруг этого чудовища ежегодно колосилась пшеница. Потрясающее сочетание.

— Эй, стоп, а этот что здесь делает? — Я ткнула пальцем в восседавшую на башне танка до боли знакомую фигуру.

Как он сказал? Надежда дышит до последнего? Лично у моей начались предсмертные судороги.

— Спускайся, Серый, — махнул рукой Эдик.

— Диночка, дружочек, ты невежлива, — заметил он, мягким кошачьим движением спрыгивая вниз.

— А тебя никто не спрашивает! — Я повернулась к Лере. — Могла бы и предупредить, подружка!

Та виновато вздохнула.

— Дина, ты же знаешь, что он тебя никуда одну не отпускает…

Это-то я, к сожалению, знала очень хорошо.

— Я возвращаюсь!

Эдик хмыкнул.

— Как знаешь, — равнодушно сказал Серый. И, помолчав, веско добавил: — Останешься без ягоды, вот и все.

Он был прав, как всегда. Моя надежда дрыгнула левой ногой и издохла, предоставив мне одной получать сомнительное удовольствие от выбора дальнейших действий. Я раздраженно передернула плечами и решительно зашагала вперед. Серый догнал меня, улыбнулся.

— Ты разумна, Диночка.

Самый крутой его комплимент.

— Я это уже слышала, и не однажды, Сержик.

Грязь под ногами, именуемая полем, наконец-то закончилась. Начинался лес. Почва стала привычно упругой. Серж теперь шел впереди. Я давно заметила, с какой легкостью наши сверстники уступают ему лидерство. Он прокладывал дорогу сквозь бурые заросли папоротника и крапивы. За ним гуськом, стараясь не отстать, тянулись я, Машка, Лера, Эдик. Дождь здесь почти не чувствовался. Я смотрела в спину своему будущему мужу и придумывала планы мщения, один чудеснее другого. Я занималась этим все последние восемнадцать лет нашего знакомства. По сути, в его обществе мне только это и оставалось. Я абсолютно точно знала, что ни один из них не решусь осуществить. В гневе Серый бывает страшен. Я имела счастливую возможность узнать это из первых рук. Счастливую, потому что в тот момент в центре его внимания находилась не я.

Постепенно деревья вокруг начинали редеть.

— Осторожнее, — бросил Серж, не оборачиваясь. — Болота…

Без него мы бы, конечно, этого не поняли.

Появились и быстро закончились заросли молодых, и потому чрезвычайно болтливых, дубков: за какие-нибудь четверть часа мы успели выслушать все лесные новости и сплетни. Мама утверждает, что деревья на самом деле должны быть другими — молчаливыми, с высокими стволами и ветвями, усыпанными какими-то «зелеными листочками». Не знаю, не видела. Ни того, ни другого. У нас такое не растет. Да оно и к лучшему — тут своих проблем выше макушки, не хватало еще с «листочками» разбираться.

Ноги стали увязать по щиколотку. Я старалась наступать только на следы Серого, потому что болота — не шутка и неизвестно, кто в этой трясине водится. Оттяпает полноги, и дело с концом. Естественно, стоило подобной мысли забрести мне в голову, как за спиной раздался возглас Машки:

— Ой! Ой-ой-ой!

Мы с Серым развернулись, почти одновременно. Машка замерла в двух-трех шагах от меня в странной позе, наклонив голову и нетерпеливо шаря руками за спиной.

— Что случилось? — подскочил замыкавший наш маленький отряд Эдик.

— Не знаю, то ли укусил кто, то ли просто кольнуло, — словно оправдываясь, объясняла Машка.

— Зачем же так орать? — заметила я немного раздраженней, чем хотела.

— Так больно же…

— Идти можешь? — спросил Серый.

— Наверное…

Серый раздраженно нахмурился. Правый глаз из карего превратился в черный. Я знала, что он чертовски осторожен, особенно, когда не один. Если кому-то плохо, рисковать не станет, повернет назад. С другой стороны, он терпеть не может неожиданностей, отвлекающих от намеченной цели.