Александр Громов - Крылья черепахи

– Виталий Павлович. Только почему номера? Мне сказали, что тут эти… покои. Ну, в крайнем случае комнаты.

Она кокетливо рассмеялась.

– Это вам, наверное, Феликс сказал? Он любит разыгрывать. Вы ведь здесь впервые?.. Я так и подумала. Мы с Инночкой тоже. Такую путевку, чтобы непременно попасть в «Островок», достать, знаете ли, трудно…

Я пожал плечами – мне трудно не было. Трудность состояла в другом: дать даме понять, что сейчас я не расположен разговаривать ни с нею, ни с кем иным, и по возможности сделать это так, чтобы она не обиделась. Мало того, что в голове у меня все еще шумело, так подлому случаю заблагорассудилось впихнуть туда мучительный вопрос о разнице между дамой, приятной во всех отношениях, и просто приятной дамой.

По-видимому, мое плечепожимание было истолковано Надеждой Николаевной в мою пользу. Она тотчас расцвела.

– А вон там что такое? – вовремя упредил я вопросом следующую ее реплику и указал влево. – Вроде фундамент?

– Вон те руины? Когда-то там была сауна. Только сгорела.

– А-а, – сказал я. – Пойду гляну. Я тут еще не осмотрелся. Вы извините.

Прежде чем она предложила мне себя в гиды, я уже шагал к руинам, радуясь, что так легко отделался. Не нужны мне были никакие люди, включая дам, приятных во всех отношениях. Правда, и руины горелой сауны были мне совершенно ми к чему, но тут уж приходилось выбирать. Руины хотя бы молчали. И днем, и по ночам.

Я не археолог и не следователь, но время возгорания сауны уверенно отнес к послеобкомовскому периоду истории «Островка». Какой бы пьяный разгул ни царил здесь во времена развитого загнивания, сгореть сауне обслуга не позволила бы. После – сколько угодно. Попарились начальник стройки санатория с прорабом… Впрочем, мое-то какое дело? Я выздоравливающий от нервного переутомления, мне не баня, а душ Шарко показан. И продолжительные пешие прогулки.

Я нашел, что остров невелик, сильно вытянут вдоль течения – примерно триста на сорок метров – и довольно высок, хотя, конечно, не выше коренного берега. Надо полагать, в самое мощное половодье вода и близко не подбиралась к «Островку».

Могучие сосны настраивали на торжественный лад. Между ними вилась узкая тропинка – как видно, иные обитатели привилегированного корпуса подчеркивали свою оторванность от остального санаторного мира, ограничивая моцион куском заснеженной суши посреди замерзшей воды.

Милена Федуловна – безусловно. Следов ее собаки вокруг тропинки было предостаточно, и я посочувствовал ей, то есть собаке. Судя по следам, местами тяжелая бульдожка в естественном стремлении к ближайшей сосне проваливалась в снег по брюхо.

Помимо бульдожкиных, еще одни следы привлекли мое внимание – мелкие вдавлины в виде крохотной пятерни на подтаявшем рыхлом снегу. Они начинались от тропинки, бежали метра три вдоль нее и возвращались на натоптанное. Как раз в этом месте с сосновой лапы недавно упал пласт свежего снега, и цепочка следов отпечаталась отчетливо. Следы левой пятерни и правой пятерни, каждый не более пятирублевой монеты. Ниже пальцев – что-то вроде крошечной пятки. Не то кто-то забавлялся, не то приехал сюда с обезьянкой.

Гм. А мне-то какое дело, собственно?

На ближнем берегу какой-то лыжник развлекался тем, что карабкался «елочкой» на склон и по разъезженной лыжне сказывался с него на лед, отчаянно балансируя руками и теряя палки. Выглядело это забавно. Кто-то, пытаясь загорать, подставлял солнцу бледную спину. На середине реки одинокий рыболов гипнотизировал лунку; Матвеич или кто другой – не разобрать. Спускаться на лед я не стал, а вместо этого вернулся в дом. Предварительно убедившись, что возле входа меня не караулит Надежда Николаевна, милейшая дама с язвой желудка.

В холле меня встретил ор. Уже знакомый мне крепкий стриженый парень тащил из коридора первого этажа взбрыкивающего мальчишку, держа его на весу за штаны и воротник, а остальные присутствующие – я насчитал их четыре или пять, в том числе Феликса в вязаной шапочке и с лыжами – громко возмущались бессердечностью стриженого громилы, крупными, дефектами в воспитании мальчишки и друг другом. Один толстый Леня не лез в перепалку, а откровенно веселился, колыхаясь студнем и подфыркивая. На него глухо рычала французская бульдожка Милены Федуловны, явно избрав цель не самую шумную, но самую крупную. Вот и говори после этого, что стратегическое мышление свойственно только людям.

Чувствуя, что в бедной моей голове вот-вот вновь заворочается ржавый гвоздь, я поспешно поднялся на второй этаж, оставив скандал позади, и по пути успокоил совесть, удостоверившись, что, как я и думал, мальчишке ничего не грозило. Стриженый парень молча поставил его посреди холла и удалился с каменным лицом. Полез, значит, малый куда не надо. Я вспомнил о неизвестном мне Борисе Семеновиче с манией преследования и телохранителями и перестал удивляться. Все правильно, манию надо беречь от посторонних посягательств.