Александр Громов - Мягкая посадка

Я вошел и тщательно запер за собой лязгнувшую дверь.

— О? — Бойль вздрогнул и оторвался от своего занятия. — Это вы есть? Здравствуйте, Сергей. Очень вам радостен.

— Взаимно, — сказал я, улыбаясь. — Я тоже радостен. Нет-нет, я к вам не по делу. Просто поговорить… Сколько же это мы с вами не виделись — дня три? Четыре?

— Пять, — сказал Бойль. — С тех пор, как я здесь сижу, вы заходили только один раз. Извините меня, но я так и не благодарил вас…

— Чепуха, — отмахнулся я, роняя себя на топчан и кладя автомат и шлем рядом с собой. — Не берите в голову. У вас тут все нормально? Ну, кормежка там, и вообще…

— Что? Да, конечно. Все замечательно. Вы знаете, Сергей, я недавно набрел на одну старую статью — так вот, оказывается…

Я успел его прервать. Когда ему хотелось общения, его заводную шкатулку всегда прорывало монологами, и я давно уже знал, что если не удается остановить его на разбеге, приходится либо выслушивать до конца, гордясь своим терпением, либо сразу начинать ругаться черными словами — на него это действовало. Но сейчас мне не хотелось ни того, ни другого. Я дотянулся до проекционного аппарата и выудил из него кассету с микрофильмом. Бойль смущенно захмыкал.

— «Новый подход к изучению миграций неолитического человека на Среднем Востоке», — прочитал я. Судя по шрифту надписи, новому подходу исполнилось лет пятьдесят. — Интересно. Зачем вам это?

Он промямлил что-то насчет того, что смена рода занятий действует на организм освежающе. Врать он не умел, это было очевидно. Я пожал плечами и вернул кассету на место.

— Дело ваше. Я к вам, собственно, вот зачем… — «А зачем?»— вдруг с удивлением осознал я. Кой ляд меня сюда принес? Не скажешь же вот так прямо, в лоб, что больше не можешь, что быть командиром отделения и каждую ночь подставлять свою шкуру под пули неизмеримо легче, чем быть хотя бы в малой степени ответственным за то, что делается по нашей воле. По моей в том числе. Не скажешь, что уже начал ощущать странное болезненное удовлетворение своей работой и боишься такого удовлетворения. Не скажешь, что, чувствуя себя на пределе, просто-напросто пришел поговорить с умным, беспомощным и непонятным человеком, желая получить от него что-то очень нужное и не зная — что, но притом зная, что можешь в любую минуту уничтожить этого человека одним только словом, одним движением пальца… Глупо все это. Ох, как глупо…

— Я закурю? — спросил я.

— Конечно. Пожалуйста.

Я зажег сигарету. Сизая струйка, замысловато завиваясь, всплыла к потолку, ударилась и отправилась посмотреть, нет ли где обходного пути. Я выпустил еще одну. Полегчало.

— Послушайте, Сергей…

— Да? — Я напрягся.

— Я вам благодарен. Но вы должны меня понять: мне очень злонеловко употреблять вашим гостерпиимством… Э-э… я корректно сказал?

— Почти. Вы хотите знать, когда вас отсюда выпустят, — эту фразу я произнес в утвердительном тоне.

Он помялся.

— Ну, в общем… да. Примерно. Видите ли, мне нужно работать, а многие материалы здесь недоступны… вы понимаете?

Это я понимал. Не понимал я другого и не мог понять: как он до сих пор выходил живым из тех мест, где материалы доступны даже слишком. В одной мелкой стайке он ухитрился прожить дня три — не знаю, много ли ему удалось извлечь для науки, но уносить ноги пришлось на форсаже. Помню, на меня это произвело впечатление. Человек жил в стае! Один. Без подстраховки. Без дюжины снайперов, готовых по радиокоманде разом оставить его в растерянном одиночестве среди дюжины трупов. Он это смог. Он доказал, что это возможно. Такого везучего человека я в жизни не встречал: пули изорвали его одежду, он заблудился и едва не замерз, но вышел точно на мое отделение, и опять ему повезло: в тот раз ни Сашки, ни Вацека с нами не было.

А ведь я тогда уже точно знал, что Сашке его не отдам, с внезапным ознобом подумал я. Ни за что. Знал, что спрячу его в такое место, где никому не придет в голову искать, по типу того классического письма… Сашка, конечно, далеко не Дюпен, а настоящие профессионалы из нацбеза, кто уцелел, сейчас либо на Юге, либо легли на дно и не шевелятся. Риск был умеренный. Пожалуй, я мог бы еще отдать Бойля до ареста Сельсина и, как водится, нашел бы способ оправдать себя если не в Сашкиных глазах, то в своих собственных… Теперь — нет. Не могу.

Плохо, когда позади тебя рушится мост.

— Как вы считаете, долго еще они смогут сопротивляться? — спросил я.

— Адаптанты?

— Они.

— Я бы не ставил вопрос таким образом, — раздвинул морщины Бойль. — Я бы поставил его по-другому: долго ли еще сможем сопротивляться мы?