Александр Громов - Первый из могикан

И в течение нескольких секунд не могу заниматься ничем другим, беззащитный, как младенец. Приходи и бери меня… Почему никто не приходит?

Потому что никого нет. Большая неосвещенная комната совершенно пуста. Свет фар с шоссе пробивается сквозь ставни. Стол, шкаф, диван, у дивана притулился маленький журнальный столик, рядом кресло. На журнальном столике пепельница с окурками, сильно пахнет табачным дымом. Никого…

Ну да, тут они ждали в засаде… в неуюте очень большой комнаты с минимумом мебели. Экая здоровенная комната, наверное, во весь коттедж… А где же спальня? Должна ведь быть. Я же ясно видел: свет просачивался сквозь единственный ставень, а соседнее окно было темным, как уголь

Да ведь я же помню по прошлому визиту: была спальня, и кабинет был. Уборная была. Не похоже, чтобы коттедж недавно перестраивали изнутри…

А это что — ведущая вниз винтовая лестница? Тогда понятно… Я целился на первый этаж, а вывалился из Вязкого мира на втором. В учебниках по телепортации описана эта классическая ошибка некоторых новичков, вызванная подсознательным отождествлением Вязкого мира с топким болотом: при каждом шаге новичок инстинктивно поднимает ногу выше, чем следует, как бы выдирая ее из топи, а в результате траектория движения загибается вверх…

Давно я не телепортировал, раз уж начал совершать такие ошибки слепой навигации! Взмыл бы еще немного — покатился бы кубарем по скату крыши. С грохотом.

Со стороны шоссе доносятся крики, телепортационные хлопки, гул моторов на холостых оборотах, а здесь неожиданно тихо. Бесспорно, от меня никто не ожидал такой наглости, но все же тишина подозрительна… Неужто все кинулись меня ловить? Кто же в лавке остался?!

Не понять мне их логики. А им — моей.

Потому что ни то, ни другое — не логика. Психолог набормотал бы что-нибудь о поведенческих стереотипах, вытекающих из тендерных различий, а я скажу проще: всяк охотится как умеет. Не всегда уместно ставить себя на место дичи в намерении предугадать ее действия. Иногда надо действовать в точности наоборот.

Так полезнее для здоровья.

Мы не только ошибаемся — мы настаиваем на своих ошибках, и только это делает нас людьми. Что с того, что женщины тяготеют к одним ошибкам, а мужчины к другим? Гениальные ошибки все еще позволяют шахматистам… то есть шахматисткам иногда обыгрывать суперкомпьютеры с умными программами.

Если бы меня ловил суперкомпьютер, то уже, наверное, поймал бы… в том случае, если бы я сам был компьютером.

Кажется, суетящиеся снаружи спецназовки не услышали ничего подозрительного или не обратили внимания на донесшийся из коттеджа хлопок. Почему бы нет? Во-первых, кто-то из них мог вернуться в коттедж, мало ли зачем. В темноте и суете за всеми не уследишь. Во-вторых, им не до того — они осматривают кузова остановленной автоколонны, преследуют ушедшие вперед грузовики и гоняют меня по лесу. Полезное занятие, но долго оно не продлится…

Сейчас я спущусь вниз и встречу — кого? Маму? Ту женщину, что родила меня и пыталась укрыть от загребущей лапы властей, избавить от участи раба? Или доморощенную актрису из Департамента федеральной безопасности? Или никого?

Нельзя терять времени, а решиться страшно Будто прыгнуть ласточкой с обрыва, не видя, что внизу — река или камни.

Сейчас я спущусь вниз…

Это уже заклинание. Формула самовнушения.

И, неожиданно решившись, я ссыпаюсь с лестницы — дикое бородатое пугало, только что вывалянное в грязной канаве, благоухающее свиным навозом, волглой сыростью катакомб, потом, дымом костра…

— Мама!

Немолодая полноватая женщина с усталым лицом. Застиранный домашний халатик. Женщина насторожена — она слышала хлопок и знает, что в доме есть кто-то еще. Кресло покинуто, вязанье отложено Она?!

— Сынок…

У нее дрожат губы. Рукой она опирается на стол, чтобы не упасть. Бегом к ней — бережно усадить хотя бы вот на этот табурет, а потом уже упасть перед ней на колени и прижаться. Чтобы погладила по головке. Как в раннем детстве, которого я не помню, но знаю, что так было.

Погладь меня по голове, мама. Мне всю жизнь не хватало ласки, я вырос грубый и злой. Погладь меня. Измени меня к лучшему. Пусть придет белая кошка — где она, кстати? — и, обнюхав меня, потребует ласки, а я почешу ее за ухом заскорузлыми пальцами, и тогда она, может быть, заурчит от удовольствия и лизнет мою ладонь наждачным языком. Каждой твари на Земле надо, чтобы ее любили. Хоть кто-то. Хоть иногда.