Максим Крючков - Клянусь победить врага

Даже барьер, который я выставил, чтобы противостоять метальной волне, не защитил от ужаса, творящегося за полем. Разъяренные анны черно-бурой волной смели заграждения и, вырвавшись, ринулись на город. Тальмы спасались кто бегством, кто пытался отбиваться оружием, некоторые запирали двери домов… Но бежать от быстроногих ан было бесполезно, оружие не могло остановить взбесившиеся стада, а двери домов разлетались в щепки от ударов мощных копыт. Звери рвали своих хозяев на куски и не разбирали ни возраста, ни пола. Всюду лились реки крови, слышались стоны умирающих, визг и проклятья. Спасения не было ни для кого.

Наблюдая за происходящим глазами одного из ан сестры, я беззвучно плакал. Правилен был путь, который мы избрали? Стоил ли он всех этих смертей, боли? Мне вспомнился сон и планета, медленно вращающаяся между ладонями. С каждым днем, годом, веком, язвы на ее теле становились все больше и больше. Тальмы не желали останавливаться, они планомерно уничтожали свой дом и даже не задумывались над этим. Остановить их можно было только так. Мы стали карой для своих же неразумных соплеменников. Я понимал это разумом, но сердце рвалось на части и не желало принять то, что видели глаза.

Все кончилось очень быстро. Быстрее даже, чем ожидал отец. Когда в городах не осталось никого живого, я отдал приказ поджечь поля и уничтожить тальмских анов. С трудом удерживая рассудок, альмы бросили в стога факелы, а затем натравили зверей друг на друга. Отведав крови, обезумевшие животные кидались на себе подобных и быстро погибали. Я видел издали, как упала Ина, как, вцепившись в горло своего друга, с погиб отец. Мои соплеменники, не прерывая мысленной связи с анами и, совершив через них очистительную войну, не выдержали пережитого. Почти все умерли от боли, которую испытывали подконтрольные им животные, некоторые убили друг друга, а кто-то — сам себя.

Я стоял на опушке леса перед дымящимся пепелищем и не заворожено смотрел, как садилось за горизонт солнце. С полей больше не тянуло навозом — теперь это был запах обгоревшей плоти. Тошнотворный, страшный запах смерти. Оставаться здесь в одиночестве было невыносимо. Мысленно попрощавшись с павшими, я повернулся и медленно побрел прочь.

«Все кончено…» — сосредоточившись, послал я кланам и тут же, оборвал связь. Это было единственное, на что хватило сил.

Через месяц, истощенный и физически и морально, я достиг подножия гор. Никто из оставшихся, так и не узнал о боли, которую пришлось пережить их близким. Мы, альмы, были так созданы — нам трудно было представить и понять то, что мы не видели и не чувствовали. Впервые я понял, как это было спасительно и хорошо.

На следующий год, кланы засеяли выжженные поля семенами Высоких деревьев и оплакали павших. Наши аны приносили богатый приплод, число альмов постепенно восполнялось вновь рожденными, и жизнь входила в привычное русло. У меня родилось трое сыновей, и двое из них обещали в будущем стать старейшинами. Время моего единовластия подходило к концу.

Однажды осенью, спустя двадцать лет после тех страшных событий, я отдал посох старейшины старшему сыну и ушел высоко в горы. В уединение и тишине, воскрешая мельчайшие детали и оттенки, я писал на стенах пещеры летопись прошлого. Время не стерло ни боли, ни скорби, но теперь, к их голосу присоединился еще один — благодарность. Наш мир стал, наконец, свободен и вернулся к пути, на котором его ждали только жизнь и процветание.

Иногда, во снах, я видел плывущую в звездной тьме планету… Ее раны, с каждым годом все больше и больше затягивались и страшные пятна выжженных полей покрывались изумрудным пушком. Деревья росли медленно, с трудом, и дикие аны почему-то не ели их листьев. Не раз, видя как стадо, игнорируя выкрики погонщиков, обходит заросшие могилы стороной, я задумывался… Быть может, животные знали и чувствовали некоторые вещи лучше? Они шли знакомыми тропами во имя самой жизни, и не задумывались о выборе. Их мудрость была в простоте. И все же, на лестнице развития, мы, сомневающиеся, думающие, допускающие и исправляющие ошибки — стояли выше.

Весной, двое из моих сыновей, оставили клан и пришли на зов. Я был еще жив и успел рассказать правду, что предстояло передавать из века в век и от старейшины к старейшине. Я говорил вслух, боясь, что по слабости могу не удержать сознание от остальных альмов. И да, я плакал. Горько, навзрыд — как детеныш. И не было горя в этих слезах, как не было и радости — только абсолютное, глубинное понимание того, как драгоценна жизнь. К концу собственного пути я понял простую истину: важен не выбор, а то, к чему он ведет, его цель и последствия. Тальмы избрали дорогу, ведущую к уничтожению собственного мира, но погибли раньше, чем сумели дойди до конца. Их нельзя было не жалеть… В их выборе были виноваты мы все — от первого до последнего альма. А итог… Итог был логичен — они лишь получили то, к чему стремились, а мы — заплатили за бездействие.